Петр вошел в трактир, сел у окна. Тут же подбежал бойкий парень в белом фартуке:
— Чего изволит ваше степенство?
— Дай-ка мне отца с сыном и грешной каши
[101]
. Еще севрюжины, залому с лучком и моченой брусники. Ну и водки, само собой.
Парень исчез, но тут в дверь с улицы просунулся Проживной и молча поманил Фороскова пальцем. Тот вышел недовольный:
— Чего еще? Только хрястать собрался…
— Поехали на дело, Щукин добро дал.
— Прямо сейчас?
— А чего тянуть?
За спиной «ивана» стоял извозчик с одним седоком.
— Твои блатноги?
[102]
— Мои. А в нем уж твои кле
[103]
положены.
— Ишь ты! За меня распорядился. А кто там сидит?
— Это Ванька Перекрестов, твой фрей.
— На хрена он сдался? Ты же Чечуя обещал!
— Чечуя нету, есть только вот он.
— Не нравятся мне такие фокусы… Нет хуже, как на ходу переделывать. А кто еще? Или набздюм
[104]
ломаем?
— Я третий буду.
— Ты? Так не пойдет. Кто из нас двоих тогда воротило? Форосков на подхвате ни у кого не работает.
— Воротило ты, но моя доля — треть.
— Тебе треть, да Ваньке десять процентов? А я, значит, задарма буду трудиться? Шиша вам соленого! Посидишь в коляске, обойдемся без тебя.
— Без меня не обойдетесь. Хозяин там больно крутоват.
— Кто таков? Илья Муромец?
— Навроде того.
— А что за зорик?
— Как ты и хотел, загородное имение. Нефедьевка называется. Богатое!
— А, это место я щупал, — обрадовался Форосков. — Домина что надо. Первые богачи в уезде. Ну, еще куда ни шло… Поехали!
Они сели в пролетку. Ванька Перекрестов оказался молодым еще парнем с грубым лицом и бегающими глазами. Петр молча осмотрел его и отвернулся, не ответив на приветствие. Странно… Человек в розыске, всем в городе известен и даже не думает скрываться. Что-то здесь не так. И на грабеж без предварительной разведки не ездят, и «иваны» из тридцати процентов не работают. Смахивает на ловушку.
— Сколько хоть там народу в доме?
— Не считая баб с детьми, только двое дубаков
[105]
. Один мухорт партикулярный, а вот второй огневый. На войне обтерся. С ним совладать будет трудно.
— Против трех чевых
[106]
гайменников никому не устоять. А чем коробушка набита?
— Окороков
[107]
много. Сверкальцы хозяйкины — шкатулку из Питера с собой привезла. Ну и денег целый бурун.
— Знаешь, где лежат?
— А ты что, не умеешь бабу разговорить? — ответил «иван», ухмыляясь.
Пролетка между тем вышла на Вятский тракт. Впереди на нескольких телегах ехали солдаты с винтовками в сопровождении верхового офицера. Ванька дернул Проживного за рукав:
— Куда это солтаны катят? Не нравится мне это!
— Нам-то какое дело! Не фараоны же…
— Ох, не к добру оно. Давай темноты обождем! Во, глянь, еще валят!
Их обогнали две коляски, набитые какими-то людьми, одной из них правил Щукин. Увидев надзирателя, «иван» толкнул возницу в спину:
— Эй, борода! Можно тут полем подобраться?
— Можно, — ответил он, оборачиваясь. — Токмо быстро, покуда не стемнело.
— Сворачивай!
Пролетка сошла с тракта и запрыгала прямо по ржи. Вдали показались постройки Нефедьевской дачи.
— А че там огонь не горит? — опять заскулил Перекрестов. — Не могли такой дом бросить. Может, там засада нас дожидается?
— Уймись, дурак, — рассердился «иван». — Какая еще засада! Ставни закрыли. Они так завсегда делают.
Почти в полной темноте возница довез их до оврага и остановился.
— Дальше пехом, — сказал он вполголоса. — Я тута буду стоять. Время не тяните.
Три человека сошли на землю. Перекрестов пошарил на дне повозки и вытянул «Каролину Ивановну» — двухфунтовую гирю на ремне. Форосков достал револьвер и взвел курок.
— Пошли, — буркнул Проживной и первым спустился в овраг.
В полной темноте налетчики крались к дому со стороны поля. Внезапно слева, там, где к имению подходила дорога, разгорелась яростная перестрелка. Словно чадящие свечи, в ночи замигали огоньки вспышек.
— Что такое? — опешил Ванька. — Я знал, что нечисто! Тикаем!
В ту же секунду Форосков приставил дуло револьвера к левому боку Проживного и нажал на спуск. Даже не охнув, тот распластался на земле.
— А-а! Я знал! — успел крикнуть Ванька еще раз, швырнул под ноги гирю и пытался убежать. Пущенная с трех шагов пуля раздробила ему череп.
— Держитесь, Алексей Николаич, я уже иду… — прошептал Петр и, не разбирая дороги, бросился к дому.
Лыков лежал без движения уже больше часа. Стало совсем темно. Хорошо барону — он видит в темноте, как кошка; а простой человек мучается… Первый шум донесся со стороны дороги: всхрапнула лошадь. Чуть позже что-то возникло во ржи. Неужели «оборотни» разделились? Плохо дело… Ему с позиции уходить нельзя, кто же тогда прикроет дом со стороны поля?
Вдруг на дороге разгорелась частая стрельба. Садили из револьверов, и довольно густо. Почему так далеко? Барон должен был сидеть в кусту подле крыльца и ждать атаки. Неужели пошел на вылазку, отчаянная голова? Тут же бухнуло в поле: первый раз глухо, а второй весьма даже отчетливо. Там-то кто воюет? Лыкову очень хотелось сбегать туда и разобраться, но он сдержался.
И в этот момент появился Щукин. Черная фигура бесшумно и быстро шла вдоль дома прямо на Алексея. Неожиданно она замерла: опытный человек почуял засаду. Медлить дальше было опасно, и сыщик открыл огонь. Взмахнув руками, фигура опрокинулась навзничь. Не желая рисковать, Алексей встал и с расстояния пустил еще один заряд в голову. И лишь после этого подошел, отбросил ногой выпавший револьвер и стянул с лица лежащего башлык. Щукин смотрел на него с ненавистью и хрипел…
— Что, Ванька, обмишурился? Подыхай теперь.