— «Островские вечера»?
— Да. По вторникам и субботам мы, несколько дворян города Варнавина, собираемся к девяти часам в трактире Островского. Там наверху есть комната, куда вход чужим заказан. Нас около десятка, если нет гостей. Приличные все люди, живые, нескучные. Беседуем, играем в вист и на бильярде, там и там по маленькой. Обсуждаем актюалитэ
[28]
. Предводитель нашей трактирной шайки как раз Бекорюков — он придумал и организовал эти вечера. И знаете, с ними жизнь сделалась не так скучна! Завтра как раз вторник. Наши будут рады новому лицу, тем более из столицы, тем более уже не постороннему Варнавину.
— Благодарю и охотно принимаю приглашение. Теперь же разрешите удалиться, но я не прощаюсь.
— Да. В восемь пополудни жду вас снова в гости. Интересующие вас дела будут уже приготовлены.
9. Разговоры, разговоры, разговоры
Выйдя от судебного следователя, Лыков задумался. Бекорюков обещал собрать своих людей к пяти, а на часах только половина двенадцатого. Можно было, пока сыщик в мундире, представиться уездному предводителю дворянства и председателю земской управы. А можно было навестить Рукавицына. Последнее представлялось более полезным, но пугать скромного съемщика орденами и шпагой было бы неразумно. Поэтому Алексей вздохнул, плотнее запахнул пыльник и отправился сначала на телеграф. Доложил Цур-Гозену о своем прибытии к месту прохождения отпуска, забежал домой выпить чаю, а затем отправился дальше по местному начальству.
Предводитель дворянства Верховский жил в собственном, очень солидном особняке на Костромской улице. Хотя в корпусе присутственных мест ему полагался служебный кабинет, он предпочитал принимать посетителей на дому. В прошлом году Лыков заезжал в Варнавин ненадолго, всего на пару дней, и не успел познакомиться с предводителем. Ему передавали после, что Верховский обиделся. Видимо, поэтому сейчас он принял гостя несколько высокомерно. Вальяжный барин лет сорока пяти, с лысиной и брюшком, вышел сначала в домашней куртке. Увидав мундир, извинился и убежал в комнаты. Через пять минут он вернулся уже в парадном дворянском полукафтане с отложным зеленым воротником, украшенным вышитыми знаками коллежского советника. На полукафтане сияли пуговицы с гербом Костромской губернии и красовался аляповатый персидский орден Льва и Солнца третьей степени.
— Простите, что заставил ждать. У меня к вам сразу вопрос, господин камер-юнкер: вы собираетесь хозяйничать в Нефедьевке или только наезжать, как сейчас? Мы, здешнее дворянство, можем на вас рассчитывать?
— Я служу в Петербурге и пока заниматься имением у меня нет никакой возможности.
— Ясно. В столице, в салоне Салтыковых, я слышал историю Варвары Александровны и то, какое участие в ней приняли вы и ваш начальник Благово. Павел Афанасьевич, кажется?
— Точно так.
— Государь издал два именных указа по улучшению положения бедной сироты. И все это — по ходатайству скромного чиновника.
— Доброта его величества общеизвестна.
— Стало быть, вы не шутили, когда обещали штабс-ротмистру Бекорюкову прибытие сюда чинов Летучего отряда?
— Совсем не шутил.
— Я так и понял. И разъяснил Галактиону Романовичу, что в его собственных интересах содействовать вашему расследованию. Да и всего населения города в интересах.
— Благодарю вас, господин предводитель.
— Вы здесь, кажется, на все лето?
— На два месяца.
— Полагаете, что успеете?
— При помощи полиции это станет куда легче…
— Она вам будет предоставлена в полном объеме. И кстати, милости прошу зайти к нам завтра вечером на нашу дружескую вечеринку.
— На втором этаже трактира Островского? Буду, непременно — меня уже пригласил туда судебный следователь Серженко. Я сейчас от него.
— Хм… Надо, милостивый государь, всегда начинать знакомства с предводителя дворянства, как с высшего представителя здесь коронной власти.
— Я полагал, что мое дело касается в первую очередь полиции, и потому лишь начал с нее; прошу меня за это извинить.
— Ну хорошо. Увидимся завтра вечером. Будет весь цвет, кроме нескольких гордецов и домоседов.
Верховский уже как равному подал Лыкову руку. Поклонившись, тот повернулся и вышел вон, но успел разглядеть в зеркале нацеленный ему в затылок взгляд хозяина. Неприязненный такой взгляд, с прищуром. Странный для вежливой беседы.
Через десять минут Алексей подымался на второй этаж дома купца Семенова, где снимала помещение варнавинская земская управа. Сторож, молодой мужчина на деревянной ноге, с медалью за турецкую войну, проводил сыщика в начальственный кабинет. Председатель управы Челищев оказался, не в пример предводителю дворянства, жизнелюбивым крепышом с розовыми щеками, покрытыми короткой бороденкой. Звали земца заковыристо: Илларион Иринархович. Уже через фразу Челищев пригласил нового знакомца на «островские вечера». Поговорив четверть часа ни о чем, Алексей откланялся. Уф! Теперь можно было пойти домой, переодеть тесный мундир на статский сюртук и поесть обещанной кухаркой к обеду селянки.
Ровно в пять коллежский асессор входил в управление полиции. Бекорюкова на этот раз на месте не оказалось, но он отдал все необходимые распоряжения. Дежурный проводил гостя в пустую комнату со столом и двумя стульями и отравился за сыскным надзирателем. Алексей стоял спиной к двери и глядел в окно, как вдруг почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Мгновенно одним движением он и развернулся, и отступил на шаг. И обнаружил перед собой мужчину среднего роста и крепкого сложения, с заурядным лицом, усами щеткой и бесцветными глазами. Одет незнакомец был в синюю чуйку и потертую поддевку, на ногах — готовые сапоги, в руке зажат картуз с суконным козырьком. Все обыденно и неброско, как и должно быть у толкового агента.
— Дозвольте представиться: сыскной надзиратель Щукин прибыл в распоряжение вашего высокоблагородия. Согласно приказанию господина исправника.
Голос у Щукина оказался глухой, чуть хрипловатый, словно у обычного пьяницы. Но бесцветные глаза смотрели зорко и жестко.
— Как вас зовут?
— Иваном Ивановичем, ваше высокоблагородие.
— А зачем подкрадывались?
— Ни за чем. Я всегда так хожу.
— Зеленый басон на воинской службе носили?
[29]
— Так точно. Командир отделения команды разведчиков 64-го Казанского имени Его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича пехотного полка.
Щукин отвечал спокойно, с достоинством, смотрел прямо в глаза и вообще производил впечатление человека на своем месте. Но пластун! Подошел бесшумно; Лыков его не услышал, а только почувствовал.