– Алло?… – сказал Ребус, прижимая к уху аппарат.
Снаружи сгущались прохладные сумерки. По улице медленно катились такси, их водители высматривали потенциальных клиентов. Какая-то женщина, запнувшись о вывороченную плитку мостовой, выронила пакет, из которого высыпались и раскатились в разные стороны ярко-оранжевые апельсины. Бритый наголо юноша в кожаной куртке и с серьгой в носу бросился их подбирать. Обычная любезность, и все же Ребус продолжал пристально смотреть на парня, пока он – просто на всякий случай – не поспешил убраться восвояси.
– Джон?… Это Джин. Ты на работе?
– Веду наружное наблюдение, – сообщил Ребус самым серьезным тоном.
– Ох, извини, пожалуйста. Я перезвоню…
– Все в порядке, Джин, я пошутил. На самом деле мы просто зашли в бар с одним… приятелем.
– Как прошли похороны?
– Я туда не поехал. Вернее, поехал, но понял, что не смогу остаться до конца.
– И теперь пьешь?…
– Ты говоришь так, будто работаешь в телефонной службе психологической помощи алкоголикам и наркоманам!
Джин рассмеялась.
– Я, собственно, не имела в виду ничего подобного. Скорее наоборот… Дело в том, что я сижу дома одна, и у меня есть бутылка хорошего вина.
– И?
– И я была бы рада, если бы кто-нибудь помог мне ее распить.
Ребус знал, что не способен сейчас вести машину. Он вообще был ни на что не способен, если на то пошло.
– Я не знаю, Джин, – проговорил он медленно. – Ты еще не видела меня, когда я выпью.
– Разве после нескольких стаканчиков виски ты превращаешься в мистера Хайда?
[17]
– Она снова рассмеялась. – Я не видела тебя, но я видела своего мужа, так что вряд ли ты сумеешь чем-то меня удивить. – Джин старалась говорить небрежно, но теперь и в ее голосе прорезались напряженные нотки. Возможно, она жалела, что вообще позвонила (кому нравится нарываться на отказ?), а возможно…
– Хорошо, я приеду. Возьму такси… – Ребус быстро оглядел себя. Он все еще был в «похоронном» костюме – только снял галстук и расстегнул две верхние пуговицы рубашки. – Но сначала я, пожалуй, заеду домой и переоденусь.
– Как хочешь.
Ребус посмотрел на противоположную сторону улицы. Давешняя женщина стояла на автобусной остановке, время от времени косясь на свой пакет, словно проверяя, все ли апельсины на месте. Он вздохнул. Такова была городская жизнь: бескорыстие исчезло, как птица дронт, а недоверие сделалось частью брони, которую надеваешь, чтобы уберечься от лишней боли и разочарований.
– Тогда до встречи, – сказал он в телефон.
Вернувшись в бар, Ребус увидел, что Грант допил пиво и теперь неловко переминается с ноги на ногу рядом со стойкой. Увидев его, Грант поднял вверх обе руки.
– Честное слово, мне пора!… – воскликнул он.
– Мне тоже. – Ребус посмотрел на часы. Лицо Гранта отразило какое-то сложное чувство, отдаленно похожее на разочарование. Можно было подумать – он надеялся, что Ребус останется в баре и будет пить, пока не упадет.
Ребус посмотрел на пустую кружку Гранта, которую тот поставил на стойку. У него было подозрение, что Гранту каким-то образом удалось уговорить бармена вылить ее содержимое.
– Ты в состоянии вести машину? – спросил он.
– Да, вполне.
– Вот и хорошо, сынок… – Ребус хлопнул его по плечу. – Подбросишь меня до Портобелло…
Шивон потратила целый час, пытаясь отделаться от мыслей, связанных с делом Филиппы Бальфур, но ничего не выходило. Не помогла даже горячая ванна и выпитый джин – правда, не бутылка, но и не жалкие два стакана. Не успокаивала и музыка, доносившаяся из колонок стереосистемы, хотя обычно «Буревестники» действовали на Шивон безотказно. Снова и снова она повторяла в уме текст последней загадки, но вместо ответа или хотя бы какой-то свежей идеи ей вспоминалось, как Грант держит ее за руки, а Ребус (ну почему из всех людей Земли это должен был оказаться именно он?!) смотрит на них от дверей. Интересно, спрашивала себя Шивон, что могло бы случиться, если бы он не заявил о своем присутствии? И заодно, как долго он там стоял и слышал ли он, с чего начался их спор?
Вскочив с дивана, Шивон принялась расхаживать по комнате, держа в руке стакан.
– Нет, нет, нет!… – снова и снова твердила она, словно от многократного повторения этого слова сцена в рабочем зале могла кануть в небытие.
В этом-то и заключалась главная проблема: теперь никакими усилиями нельзя было повернуть время вспять и отменить то, что уже случилось.
– Идиотка, дура!… – произнесла Шивон нараспев, повторяя эти слова до тех пор, пока они не утратили свой смысл.
Идиотка дура идиотка дура идиотка…
Нет, нет, нет, нет…
Мечта масона…
Флип Бальфур… Гэндальф… Раналд Марр…
Грант Худ.
Дура-дура-дура-дура-дура…
Она была у окна, когда закончилась первая запись. В наступившей тишине она отчетливо услышала, как на ее улицу свернула какая-то машина. Сверкнули яркие фары, и Шивон мгновенно поняла, кто это может быть. Бросившись к торшеру, она пнула ногой напольный выключатель, и гостиная погрузилась во тьму. Правда, в коридоре еще горел свет, но Шивон сомневалась, что его видно снаружи. И все же она не смела пошевелиться, не смела сделать хотя бы шаг, боясь, что движущаяся тень может ее выдать.
Машина остановилась у ее подъезда. Из колонок снова полилась музыка, и Шивон, взяв в руки пульт дистанционного управления, выключила проигрыватель. Снова стал слышен звук мотора, работающего на холостом ходу, и стук ее собственного сердца, который показался Шивон куда более громким.
Потом зазвонил домофон. Кто-то хотел войти в подъезд. Шивон не шевелилась, сильно, до судорог, сжимая в руке стакан. Домофон зазвонил снова.
Нет-нет-нет-нет… Оставь это, Грант. Просто сядь в свою машину и поезжай домой. Завтра… завтра мы оба сможем притвориться, будто ничего не было, но сегодня… Сегодня тебе лучше уехать.
«Бзз-бзз-бзз-бзз!» – надрывался домофон.
Шивон переложила стакан в другую руку и стала что-то напевать. Именно что-то, потому что это не была какая-то определенная мелодия, но ей нужно было что-то, чтобы заглушить настойчивые звонки и шум крови в ушах.
Потом Шивон услышала, как хлопнула дверца машины, и перевела дух. Она было подумала, что можно расслабиться, но тут зазвонил телефон, и от неожиданности она едва не выронила стакан. Телефон стоял на полу возле дивана – Шивон видела его благодаря проникавшему в комнату свету уличного фонаря. Ее автоответчик был настроен на шесть звонков. Телефон прозвонил уже три раза, четыре…