Дверь открыл доктор:
– А, мистер Ребус! Хорошо, что вы проснулись. Мы собираемся перевести вас в другую палату. Как вы себя чувствуете?
Доктор пощупал его пульс:
– Просто истощение, как мы полагаем. Просто нервное истощение. Ваша подруга, которая вызвала «скорую»…
– Моя подруга?
– Да, она сказала, что вы внезапно упали в обморок. А судя по тому, что нам удалось узнать от вашего начальства, в последнее время вы довольно напряженно работали над раскрытием этих ужасных убийств. Вам нужна небольшая передышка.
– А где… моя подруга?
– Понятия не имею. Дома, наверно.
– Значит, по ее словам, я упал в обморок?
– Вот именно.
Ребус тотчас почувствовал огромное облегчение. Она ничего им не сказала. Ничего не сказала. Потом кровь опять застучала у него в висках. У доктора были волосатые, тщательно вымытые руки. Улыбнувшись, он сунул Ребусу в рот термометр. Знает ли он, чем Ребус занимался перед обмороком? Или «подруга» одела его, прежде чем вызвать «скорую»? Необходимо как-то связаться с этой женщиной. Он точно не знает, где она живет, но бригаде «скорой» это наверняка известно, и он сможет выяснить.
Истощение. Ребус не чувствовал никакого истощения. Напротив, он чувствовал себя отдохнувшим и, хотя еще испытывал некоторую слабость, перестал о чем-либо волноваться. Может, пока он спал, его пичкали чем-нибудь успокоительным?
– Нельзя ли мне посмотреть газету? – пробормотал он с термометром во рту.
– Санитар вам ее принесет, я распоряжусь. Хотите, чтобы мы сообщили о вашей болезни близким родственникам или друзьям?
Ребус подумал о Майкле.
– Нет, – сказал он. – Некому сообщать. Мне нужна только газета.
– Будь по-вашему. – Доктор вынул термометр, записал данные.
– Долго вы собираетесь меня здесь держать?
– Два-три дня. Я бы посоветовал вам обратиться к психоаналитику.
– Обойдусь. Достаньте мне лучше пару хороших книг.
– Посмотрим, что можно сделать.
Ребус опять откинулся на подушку, решив пустить все на самотек. Он будет лежать и отдыхать, вовсе не нуждаясь в отдыхе, а насчет дела об убийствах пускай беспокоятся другие. Пропади они все пропадом! И Андерсон. И Уоллес. И Джилл Темплер.
Но тут он вспомнил, как его руки сомкнулись на том дряблом, почти старческом горле, и содрогнулся. Казалось, его рассудок ему не принадлежал. Неужели он хотел убить ту женщину? Может, ему все же следует обратиться к психоаналитику? От этих вопросов у него еще больше разболелась голова. Он попытался вообще ни о чем не думать, но на память то и дело приходили три фигуры: его старый друг Гордон Рив, новая любовница Джилл Темплер и женщина, с которой он ей изменил – и которую едва не задушил. Они кружились у него в голове, пока их хоровод не превратился в сплошное расплывчатое пятно. Потом он уснул.
– Джон!
С целой охапкой пакетов с фруктами и соками она торопливо подошла к его койке. Накрасилась и принарядилась она явно не для того, чтобы пойти на службу. Она чмокнула его в щеку, и он вдохнул аромат ее французских духов. При этом, когда она нагнулась, он успел заглянуть в вырез шелковой блузки. Он чувствовал себя немного виноватым.
– Здравствуйте, инспектор Темплер, – сказал он. – Прошу, – приподняв край покрывала, – влезайте!
Она рассмеялась и подтащила к койке неудобный с виду стул.
В палату входили другие посетители, чьи скорбные улыбки и негромкие голоса напоминали о том, что и он находится на ложе болезни, а Ребус об этом совсем позабыл.
– Как ты, Джон?
– Ужасно. Что ты мне принесла?
– Виноград, бананы, апельсиновый сок. Боюсь, ничего особенного.
Ребус оторвал от грозди виноградинку и сунул ее в рот, отложив в сторону дрянной роман, который пытался читать.
– Не знаю, инспектор, что я должен сделать, чтобы добиться свидания с вами. – Ребус устало покачал головой.
Джилл улыбнулась, но как-то нервно:
– Мы беспокоились о тебе, Джон. Что стряслось?
– Я упал в обморок. Говорят, в гостях у приятеля. В общем, ничего серьезного. Еще пару недель протяну.
Лицо Джилл потеплело.
– Врачи говорят, это от переутомления. – Она помолчала. – С какой стати ты вдруг стал величать меня «инспектором»?
Ребус пожал плечами, потом помрачнел. Чувство вины смешивалось с воспоминанием о пренебрежительной выходке Джилл в коридоре управления. Если бы Джилл не повела себя так высокомерно, не произошло бы всей этой катавасии. Прекрасно разыгрывая роль больного, он бессильно откинулся на подушку.
– Я очень болен, Джилл. Слишком болен, чтобы отвечать на вопросы.
– Ну, тогда я и не подумаю тайком передавать тебе сигареты, которые прислал Джек Мортон.
Ребус снова приподнялся:
– Дай ему бог здоровья! Где они?
Она достала из кармана жакета две пачки и незаметно сунула их под одеяло. Он крепко сжал ее руку:
– Я скучал по тебе, Джилл.
Она улыбнулась. И руки не отдернула.
Поскольку полиция обладала прерогативой на неограниченное время посещений, Джилл просидела с ним, болтая, два часа: рассказывала о своем прошлом и расспрашивала его. Она родилась на военно-воздушной базе в Уилтшире спустя несколько лет после войны. Отец ее служил механиком в королевских ВВС.
– А мой папаша, – поведал Ребус, – во время войны был в армии. Я был зачат, когда он приезжал в последний отпуск. По профессии он был эстрадным гипнотизером. – Люди при этих словах обычно с удивлением поднимали брови, но Джилл Темплер этого не сделала. – Он выступал в театрах и мюзик-холлах, а летом работал в курортных городах, поэтому мы всегда были уверены, что на летние каникулы уедем из Файфа.
Она сидела склонив голову набок, с интересом слушая его рассказы. Когда прозвенел звонок, остальные посетители послушно разошлись, и теперь в палате было тихо. Медсестра привезла тележку с громадным треснутым чайником. Джилл получила чашку чаю, и сестра ей дружелюбно улыбнулась.
– Эта сестричка – милая девчушка, – сказал Ребус, окончательно оттаяв. Ему дали две таблетки, синюю и коричневую, и они нагоняли на него дремоту. – Она напоминает мне одну девушку, с которой я был знаком, когда служил в воздушно-десантных войсках.
– Долго ты там служил, Джон?
– Шесть лет. Нет, точнее, восемь.
– Почему же ты ушел из армии?
Почему он ушел из армии? Рона без конца задавала ему этот вопрос – по ее мнению, он скрывал что-то, некий чудовищный тайный грех, и это возбуждало ее любопытство.
– Даже не знаю. Меня отобрали для специальной подготовки, а она мне не понравилась. Это было так давно, что трудно вспомнить.