Потерянные души - читать онлайн книгу. Автор: Поппи З. Брайт cтр.№ 84

Наконец Дух замолчал. Он пытался сидеть прямо, но глаза закрывались сами собой, а голова норовила упасть на грудь. Аркадий заметил, что Дух сжимает кулаки. Бедный мальчик пытался заставить себя не спать.

Аркадий слегка прикоснулся пальцем к его губам – таким тонким, красивым и бледным губам, в опущенных уголках которых притаились тревога и страх. Он почувствовал, как губы Духа сжались в тонкую линию. Дух был вымотал до предела, он почти спал; вряд ли он даже осознавал, кто к нему прикасается. Но Аркадий все равно представил себе, как это будет – раскрыть пальцем эти плотно сжатые губы, потрогать влажный язык, ощутить мягкое тепло во рту Духа. Он попытался представить, какой будет на вкус слюна этого мальчика. Бедный мальчик, – снова подумал Аркадий. – Бедные потерянные дети. И этот, и тот, другой. Один пытается утопить свой страх в крепкой выпивке, а другой – вот это прелестное дитя – пытается справиться с ним в одиночку.

– Бедный мальчик, – пробормотал Аркадий. – Ты очень храбрый, Дух, очень. Чудовищно храбрый. – Он провел пальцем по горлу Духа, чувствуя, как подрагивает плоть под его легким прикосновением, и запустил пальцы под ворот футболки Духа. Когда Дух ворвался в нему в комнату, у Аркадия сжалось сердце при виде этого испуганного ребенка, который казался совсем-совсем юным и уязвимым в этой огромной, явно не по размеру футболке. Ему захотелось обнять его, успокоить…

Зачем обманывать себя?! Ему захотелось заколдовать Духа и соблазнить его, лечь с ним в постель, заласкать его так, чтобы он сходил с ума от наслаждения, утопить его в море шелковых простыней и пуховых подушек. Это не значит, что он хотел совратить этого мальчика… но разве они не могли подарить друг другу ночь утешения и сопереживания?! Духу не пришлось бы лежать, мучаясь бессонницей рядом со своим пьяным другом, и размышлять о жестокой судьбе, кровавых рождениях и пропащих душах. И Аркадию не пришлось бы сидеть всю ночь при свете свечи, перебирать гадательные порошки и рассматривать бесполезные узоры в надежде добиться чего-то такого, что ему – может быть – вообще недоступно. В надежде поднять глаза и встретиться взглядом с Эшли, который парит за окном в ночи, красивый и гордый, как раньше, и только в глазах у него застыла отчаянная мольба: впустите меня, впустите… В надежде найти способ отомстить бессердечным любовникам брата, этим прекрасным и опасным созданиям, которые – если он не уничтожит их первым – когда-нибудь наверняка уничтожат его.

Аркадий задумался о том, что эти создания сделали с Эшли. Неужели рассказ об этом не вызвал бы у Духа хотя бы сочувствия? Из-за успокоительного порошка Дух стал вялым и сонным, его тело безвольно обмякло, но сознание должно быть ясным. Рассеянно гладя Духа по плечу, он начал рассказ:

– Они сильно тебя напугали. Дух, правда? В комнате для гостей. В кладовке. Но ты сам к ним полез без приглашения. Сунулся не в свое дело. Тебе не стоило заходить к ним в комнату… только не с твоим даром. Не с этим сияющим глазом у тебя в сердце. Они слишком сильны, слишком крепки для такого чувствительного человека, как ты. Сегодня их даже не было там, в той комнате. Но завтра утром они вернутся. Или послезавтра. Или послепослезавтра. Кто знает? Господь… – Аркадий перекрестился свободной рукой. Сначала снизу вверх, а потом как положено. – Только Господь всемогущий знает, где они бродят сегодня ночью. Какие странные снадобья они глотают или вкалывают себе в вену. Какую новую жертву они нашли для своей любви.

Он помолчал и повторил:

– Какую новую жертву они нашли для своей любви… Где бы они ни бывали, они везде оставляют часть своей сущности. Должно быть, она очень сильна в той кладовке, где они хранят свою одежду… одежду, пропитанную их потом, их дымом, их эктоплазмой с пряным запахом гвоздики. Они показались тебе, Дух? Может быть, они знают тебя? Может быть, вы встречались раньше? Или их просто тянет к тебе – пропащие души к пропащей душе? Но ты не бойся. Тебе не надо их бояться. Для тебя они так же безвредны, как забытая песня на старой пластинке. Для тебя они так же безвредны, как старое раскрошившееся надгробие. Они тебе ничего не сделают, ничего. А вот мне они могут сделать. Как смогли сделать Эшли… как смогут сделать любому, кого они выберут на сегодня разделить их смертельный экстаз.

Вот что им нужно, Дух. Нет… вот что им необходимо. Потому что они питаются нашими чувствами, нашими страхами, нашей болью. Они могут тебя напугать, как они пугают детей, которых намечают себе в жертву. Они могут войти в твои сны и наслать на тебя кошмары настолько ужасные, что ты уже никогда не проснешься. Но для них главное удовольствие – не напугать, а околдовать, обольстить. Они хотят, чтобы ты их любил; тогда предательство будет слаще. Они могут прийти к тебе во плоти и заняться с тобой любовью. Они могут тебя соблазнить на старом скрипучем матрасе, или среди шелковых покрывал, или в темном закоулке, где они встанут перед тобой на колени в грязь. Их слюна – как наркотик, ты привыкаешь к ней и больше уже без нее не можешь. Их запах пьянит до потери сознания.

И вот тогда наступает наивысший момент их любви. Они выпивают тебя до дна, как это было с Эшли. Они забирают твою красоту, твою молодость – тот огонь, что дает тебе силы жить. От тебя остается иссушенная оболочка. Вроде бы ты не умер, но ты уже и не живешь. Как это было с моим братом Эшли.

Я вернулся домой из Парижа в конце той холодной и мертвой зимы. Раньше мы жили в заброшенной церкви у залива Сент-Джон. Эшли повесился под куполом колокольни. У него не было выбора, правда. Мы, Равентоны, вообще склонны все драматизировать, а у Эшли эта черта проявлялась с особенной силой. Когда я приехал, он висел там уже неделю. Он знал, что я обязательно вернусь… я никогда его не обманывал… но он не мог ждать. И когда я снял его тело, я понял – почему. Оно было сухим и искореженным, как корень мандрагоры. Эшли был мертв уже неделю, но в его теле ничто не сгнило, кроме глаз и языка. Просто нечему было гнить… они высосали из него все соки. Он шелестел у меня в руках, словно ворох сухих листьев, а когда я срезал веревку и положил его на каменный пол, раздался такой тихий треск, как будто это было не тело, а просто мешок с костями. Его рот был открыт. В губах не осталось ни кровинки. Зубы пожелтели, как старая слоновая кость. Язык сморщился и провалился в горло. Волосы стали бесцветными, ломкими. А его глаза… глаза, за которые я бы отдал полжизни… эти глаза… их больше не было. Их больше не было, и Эшли смотрел на меня провалами сморщенной темноты, а когда я прикоснулся к его лицу, оно расползлось у меня под рукой.

Его любовники по-прежнему были там. Жили на верхнем этаже церкви и жгли ароматические курения, чтобы заглушить слабый запах его разложения. Семь дней он висел в колокольне, его глаза постепенно ссыхались, кожа рассыпалась пылью… а им было все равно. Они даже не сняли его. Когда я спустился из башни с черепом Эшли – кожа и плоть отошли легко, словно старый раскрошенный пергамент, – они занимались любовью на каком-то грязном диване, который они притащили неизвестно откуда. Кусали друг друга за горло, сплетали руки, смеялись и даже рыдали от удовольствия. Я сидел, держа в руках череп Эшли, и ждал, пока они не закончат. Наконец один из них посмотрел на меня и сказал: Для него это было легко, Аркадий. Так же легко, как дышать. А второй сказал мне: Смерть – это легко. Ты наверняка это знаешь, Аркадий. Смерть – это просто.