Изысканный труп - читать онлайн книгу. Автор: Поппи З. Брайт cтр.№ 4

– Заткнись, черномазый. Он не дышит, и я не чувствую пульса. Может, лучше позвонить в лазарет?

Если человек – закоренелый убийца, то он обязательно должен быть хорошим актером. Теперь я играл главную роль в своей жизни – смерть. Однако это мало походило на спектакль.

Слепая последовательность вырезанных кадров, замедленной съемки: тележка прогремела по длинному коридору из блоков шлакобетона, тело крепко стянули ремнем, не снимая наручников, – я достаточно опасен, чтобы находиться в рабстве даже после смерти. Запах лекарств и плесени в тюремном лазарете. Крошечный укол в сгиб руки, в подошву. Холодный круг металла на груди, на животе. Рывок за правое веко, луч света, яркий и тонкий, как проволока.

Я помню голос начальника тюрьмы, его холодный тусклый взгляд сверлил меня, будто от моей руки умер его первенец.

– Вы не собираетесь осмотреть его тело? Мы должны узнать, от чего он умер, прежде чем отправлять отсюда.

– Извините, сэр, – отвечал медбрат, который зашивал мне лоб, и звучал его голос крайне перепуганно. – Эндрю Комптон недавно получил положительный результат на ВИЧ. Вероятно, он умер от осложнения СПИДа. Я не компетентен делать подобный осмотр.

– Черт возьми, люди не умирают от СПИДа в один день. У них бывают поражения тканей и органов, так?

– Не знаю, сэр. У нас первый такой случай. Большинство заключенных, зараженных вирусом, переводят в Вормвуд-Скрабс. Комптон в итоге тоже туда бы попал.

Моя привязанная к плоти душа вздрогнула от восторга. Если б я оказался в Вормвуд-Скрабс, у меня уже не было бы шанса выбраться ни живым, ни мертвым. Это самая большая тюрьма в Англии, с собственной больницей и моргом.

– Что ж, мы не можем здесь возиться с заразными болезнями. Пусть его вскрывают в Лоуэр-Слотер. Вызовите доктора Мастерса, чтобы выписал свидетельство о смерти. Иначе там не примут труп.

Я видел доктора Мастерса ровно пять раз, каждый год во время планового медосмотра. Вот он снова. Руки нежные и сухие, как всегда, изо рта, откуда-то из глубины, запах хвои и гнили.

– Бедняга, – пробурчал он – слишком тихо, чтобы кто-либо услышал.

Затем взял у охранника ключ и снял с меня наручники. Попытался нащупать пульс – тщетно; снял тюремную пижаму, постучал по животу, перевернул и засунул хрупкий стеклянный кончик градусника в холодеющую прямую кишку. Я выпустил этот мир, и душа поплыла по течению среди черных волн забвения.

– Причина смерти? – последнее, что я слышал, и еще тихий голос доктора Мастерса: – Понятия не имею.

Металлический скрежет, колеса застучали по мощеной дороге. На территории тюрьмы не было мощеных дорог. Я не смел открыть глаз, да даже если б и посмел, на тяжелых веках словно лежали мешки с песком. Забренчали бутыли и флакончики, прерывистое шипение радиосканера, рычание машин, заглушаемое растущими воплями сирены. Я был в машине "скорой помощи". Я выбрался из Пейнсвика; теперь оставалось ожить. Но не сейчас.

Меня привязали ремнями к другой тележке и с огромной скоростью погнали по коридору, только на сей раз колесики скрипели громче, словно ехали по кафелю и стеклу, а не заплесневелым блокам из шлакобетона. Еще один холодный железный стол под голой спиной, и вдруг все тело укутали в тяжелый хрустящий целлофан. Мешок.

Если бы я дышал, то воздух внутри стал бы невыносимо теплым и влажным. Как только закончился бы кислород, я бы задохнулся. Но мои легкие были заперты, впитав, точно губка, весь необходимый кислород. Когда застегнули молнию, я наслаждался ощущением холода во всем организме. Во всех отношениях наполненный мясом конверт из кожи, зовущийся Эндрю Комптоном, был безжизненным трупом.

Я представил себе годы лондонской чумы, узкие грязные улицы, превратившиеся в склеп, голые костлявые мертвецы, наваленные на тележку, которую катят по городу, бледные вялые тела теряют природный цвет, надуваются. Представил вонь обуглившейся плоти, запах горящей болезни повсюду, грохот колес по неровным булыжникам, постоянный усталый призыв "Выносите своих умерших". Представил, как меня грубо бросают на деревянную тележку поверх груды покойных собратьев; опухшее от чумы лицо уткнулось прямо в мое, черный гной капает мне в глаза, течет в рот...

Я испугался, что у меня сейчас будет эрекция и я себя выдам. Глупо волноваться. Я-то знаю, что у трупов вполне может вставать член. И докторам это наверняка известно.

Сквозь веки проник резкий белый свет и понесся по паутинам вен электро-красным. Затем исчез и он. Я перестал ощущать течение времени. В голове отдавалось эхо слов, ничего не значащих; скоро и их не стало. Я не помнил ни своего имени, ни что со мной происходит. Я мог бы вращаться в пустоте без параметров и измерений, в безликой вселенной, созданной мной самим.

Именно в ней прородилось семя сознания, брошенное на плодородную почву бытия. И тут я почувствовал, что могу вырваться, а могу и продолжать тонуть. Но возвращаться не было нужды. Я едва помнил, зачем мне обратно.

Полагаю, тогда я мог умереть. Юридически, для врачей, я уже умер. Мое сердце слушали и не услышали, мой пульс щупали и не нашли. Так просто было бы перестать держаться.

Но внутри семени сознания сидит зародыш эго. Я никогда не сомневался, что в организме последним умирает эго. Я видел последнюю искру беспомощности в глазах моих мальчиков, когда они осознавали, что уходят в мир иной: как такое могло случиться с ними? А что же такое душа, если не та частица эго, которая не способна поверить, что ее вытолкнуло собственное предательское тело?

Так и моя душа, которая никогда не говорила мне, где предпочитает жить, не хотела покидать густой серый узел нервов, где обитала тридцать три года. Точно дикий зверь, которого слишком долго держали в клетке, боялась она ступить наружу, хоть двери распахнулись настежь.

Вот я и висел между жизнью и смертью, не в силах никуда примкнуть, крутясь, словно паук на конце туго натянутой паутины. Навсегда ли я застрял здесь, в пустоте близ сознания? Сам ли выбрал для себя такую судьбу: некрофил, пойманный в собственной разлагающейся плоти?

Не самая ужасная участь. Но нет, ведь я решил жить в мире и наслаждаться своей судьбой, испытав ее до конца. Я знал, что у меня колоссальная сила воли. Я использовал ее, чтобы изображать очарование, когда им и не пахло, чтобы отделываться от соседей, которые жаловались на запах из моей квартиры, чтобы остановить вырвавшегося из рук юношу, произнеся его имя. Это воспоминание я особо лелеял. "Бенджамин", – тихо сказал я, но тверже, чем кто-либо обращался к нему за всю жизнь, и он обернулся, на лице отражалась борьба эмоций, страсти, страха и мольбы, чтобы все скорей закончилось, на которую я не мог не откликнуться.

Задействовав всю свою силу воли, я попытался проснуться, подняться. Сначала я не чувствовал даже тела, его границ и пространства, им занимаемого, не обладал властью над этими вещами. Затем екнуло сердце, мозг дернуло в конвульсии, и плоть выросла вокруг меня подобно стенкам гроба. На самом деле в гробу не ощутишь такой клаустрофобии.