Месть в домино - читать онлайн книгу. Автор: Павел Амнуэль cтр.№ 34

— Но, маэстро… — начал Рикорди и замолчал, потому что композитор его не слушал и не слышал, он произносил пункты из постановления цензора, как речитатив из какой-то своей оперы, то и дело сбивался на мелодический рефрен, и все это звучало странным музыкальным монологом, будто из «Риголетто», Рикорди вспомнил это место: «Ненавижу всю толпу льстецов презренных, как люблю язвить их злобно», а Верди все говорил, и Рикорди прислушался к тому, что уже знал, потому что много раз перечитывал удивительное по своей глупости письмо неаполитанского цензора.

— Итак, — говорил Верди, — главное действующее лицо, нет, вы подумайте, дорогой Рикорди, этот трус даже боится упоминать звание королевской особы в своем тексте, будто это имя господне, так вот, главное действующее лицо нужно переделать в простого феодала. Простой феодал, против которого плетут заговор и убивают на балу, вы подумайте! Второе: жену превратить в сестру. Замечательно! Анкастрем… То есть, простите, уже не Анкастрем, конечно, а некий… ну, скажем, Парамбелло убивает некоего феодала, потому что заподозрил — только заподозрил, никаких доказательств! — в связи со своей сестрой, и это когда? В тринадцатом веке с его вовсе не пуританскими нравами! Дальше, дальше, Рикорди: переделать сцену с колдуньей, перенеся ее в более раннюю эпоху, когда народ еще верил в колдовство. Вы понимаете смысл этой реплики, Тито? Я — нет.

— Но это всего лишь…

— Конечно! Это всего лишь требование перенести действие в тринадцатый век или еще раньше. Некий феодал приходит к колдунье и там встречает сестру своего подданного… Замечательно. Но что дальше? А дальше еще более замечательно! Не нужен бал на сцене. Скажите мне, Тито, чем помешал бал? Разве не было у меня балов в «Риголетто», в «Травиате», в «Вечерне», в «Эрнани», наконец? Бал на сцене — это красиво, это зрелищно, это эффектно, но бала не нужно, потому что на балу происходит убийство. Есть, однако, еще один пункт этого удивительного документа: перенести убийство за сцену. Представляете? Бала нет, за сценой кого-то убивают, прибегает паж… куда? Неважно. И рассказывает почтенной публике…

— Согласен, маэстро, это не театрально, это не музыкально…

— Вот! Вы понимаете, Тито? Это не му-зы-каль-но! Это для короткого речитатива, а не для эффектного сценического действия. Ария, ансамбль, дуэт, сцена смерти, наконец, то, что всегда заставляет слушателей затаить дыхание, даже если солист не в голосе. И ничего этого не будет. Входит паж, поет короткое «его убили, ха-ха-ха», и занавес падает! Но и это не все!

— Верди, прошу вас, я это уже…

— Нет, вы послушайте, и вы, Торелли! Вы полагаете, что это можно поставить на вашей сцене и не заслужить свиста и гнилых помидоров? Пункт шестой: исключить сцену жеребьевки! Самый сильный эпизод в опере! Музыка — она написана, господа, и я не готов изменить в ней ни одной ноты — заставляет вспомнить о Страшном суде, о трубах архангелов, будто к тебе приближается сама судьба, и начинаешь понимать, что дело может кончиться только смертью… и выбор делает жена… тьфу… сестра! Нет, Тито, я готов заплатить неустойку… эти пятьдесят тысяч дукатов…

Верди отвернулся от издателя, сложил руки за спиной, прислонился лбом к холодному стеклу, зимнее солнце совсем не грело, даже здесь, в комнате, где с утра топили, стало уже прохладно, Верди ощутил озноб, передернул плечами, но оборачиваться не стал — он не хотел сейчас видеть ни своего издателя, ни, тем более, импресарио, отсудившего в свой карман сумму, разорительную для композитора.

— Маэстро, — кашлянув и обменявшись с Рикорди быстрыми взглядами, сказал Торелли, — дорогой маэстро, вы должны понять мое положение!

— Ваше положение мне более чем понятно, — сухо произнес Верди, так и не обернувшись. — Не получив от меня обещанную неаполитанцам оперу, вы обрекаете на провал весь сезон.

— Половина держателей абонементов уже отказалась от…

— Но только не нужно преувеличивать свои убытки, они весьма значительны и без этой вашей маленькой лжи.

— Маэстро!

— Пока не так уж много владельцев лож и постоянных мест в партере обратилось к вам с просьбой аннулировать заказ. Мне, как видите, тоже кое-что известно.

— Ну… хорошо. Немногие. Пока. Но как только появятся афиши… Завтра…

— Да, — сказал Верди, — завтра. Завтра меня в этом городе не будет, я возвращаюсь в Сант-Агату.

— Но мы должны как-то…

— О порядке выплаты неустойки договоритесь с моим поверенным, синьором Лукетти.

— Маэстро, деньги — это не то, что я хотел бы…

— О! — Верди, наконец, обернулся и посмотрел на импресарио удивленным взглядом. — Странно слышать такое от вас, синьор Торелли. Только что вы утверждали обратное.

— Я полагал, что мы придем к компромиссу!

— Вы думали, что я соглашусь убить «Густава» так же, как был убит ударом ножа в спину бедный шведский король? Я могу предложить только один вариант компромисса: вместо «Густава» вы берете у меня «Арольдо». Я вам это уже предлагал дважды, и вы дважды отказывались — я понимаю, вы надеялись, что угроза выплаты пятидесяти тысяч дукатов заставит меня стать сговорчивее. Нет, Торелли, нет. Ни одна нота в «Густаве» изменена не будет. Подумайте. Я уезжаю завтра утром. Если надумаете, пришлите ко мне нарочного. Если нет… Тогда с вами свяжется мой поверенный. Извините, господа, я хотел бы сейчас побыть один.

Рикорди захлопнул клавир и встал.

— Если эта музыка не будет исполнена, — сказал он с неожиданным пафосом, — это будет трагедия не только для неаполитанцев, но и для всей Италии. И для всей Европы. И для…

— Что же вы замолчали, Тито? — насмешливо проговорил Верди. — Для всего мира, вы хотели сказать. Знаете, что? Эта опера… Может, вы правы: это лучшая музыка, какую я когда-либо сочинял. По театральности «Густав» не уступает «Риголетто».

— Он гораздо театральнее! Одна только сцена заговора…

— Ах! Та самая сцена, которую требует убрать цензор! Вы сами понимаете, дорогой Тито — «Густав» без сцены бала, без сцены заговора, без колдуньи, без монарха… Все, господа. До свиданья!

Торелли первым направился к двери. Он не должен был приходить. Не должен был все это выслушивать. Верди не прав. Конечно, он великий композитор, но не хочет понимать простую вещь — если сегодня разорится импресарио, завтра его великие оперы некому будет ставить на сцене. Театры существуют не потому, что есть замечательные оперы, прекрасные голоса и любимые актеры — нет, театры открываются каждый сезон только потому, что у импресарио есть деньги на декорации, костюмы, оплату партитуры, солистов, огромного числа хористов, балета, рабочих сцены… и если кому-то из этой оравы вовремя не заплатить, то спектакля не будет, как бы ни гениальна оказалась музыка и как бы публика ни рвалась в зал на представление.

Музыка… Что значит музыка, если в зале грозит обрушиться потолок, потому что летом импресарио не нашел денег для ремонта?

Взявшись уже за ручку двери, наполовину ее повернув, Торелли оглянулся, он хотел сказать… но Верди не смотрел в его сторону.