Месть в домино - читать онлайн книгу. Автор: Павел Амнуэль cтр.№ 33

Я поднялся со ставшего неожиданно жестким диванчика и сделал несколько шагов по направлению к сцене. Туда уже потянулись хористы, выдвигаясь из последней кулисы, где они, столпившись, пели вполголоса начальную фразу знаменитого хора о сплетнях.

О чем я думал только что? Что сейчас пришло мне в голову? Я точно знал, что это было решение проблемы — будто всплывает из-под воды широкая спина огромного кита, показывается на долю секунды и опять скрывается, только мелкие волны расходятся в разные стороны…

О синхронности? Ну, это банально. О шведской полиции, куда нужно позвонить и сказать… Что? О чем я подумал, чья спина показалась из-под воды и скрылась, как машина за поворотом?

Музыка стала меня раздражать, это была не та музыка, мне нужна была другая, звучавшая минуту назад, короткий обмен репликами между Густавом, Анкастремом и Амелией, несколько тактов, мне нужно было, чтобы они повторились, тогда я вспомню, а сейчас, когда действие удалялось от нужной фразы, удалялся от своей мысли и я. Я мог, конечно, вызвать эпизод в памяти и сделал это. Я повторял музыкальный рефрен мысленно раз за разом, но это не помогало — мне нужно было, чтобы музыка прозвучала извне, но на сцене уже пели «какие сплетни теперь пойдут», сплошное «ха-ха-ха», хор со смехом, зал сейчас электризуется, будто с каждым «ха» по нему проводят шерстяной тряпочкой, и статическое электричество накапливается, перетекает к первым рядам, чтобы, когда занавес опустится…

Занавес опустился, кто-то с галерки первым, как это обычно бывает, выкрикнул «браво!» и — началось.

Мысли мои смешались окончательно, и решение задачи утонуло в воплях, свисте, однообразном, как удары большого барабана, ритме аплодисментов, глупо было даже надеяться на то, что мысль вернется и, тем более, на то, что я сумею в этом балагане ухватить ее почти невидимый хвостик.

Я помнил только, что нужно позвонить в Стокгольм и добиться, чтобы меня соединили с полицейским, кто отвечает там за расследование убийства тенора со скандинавской фамилией. Что я ему скажу? А вот пусть соединят — и я вспомню. Начну говорить и вспомню. Надо только начать…

В зале постепенно установилась беспокойная ворчливая тишина антракта, хористы потянулись со сцены, мимо меня бодрым шагом, не глядя по сторонам, прошел Винклер-Анкастрем — он все еще кипел негодованием и готов был, судя по выражению лица, заколоть каждого, кто хотя бы намеком даст ему понять, что знает о связи его жены Амелии с этим негодяем, этим выскочкой, волей случая ставшим королем одного из самых просвещенных государств Европы.

Я услышал в отдалении громкий голос Стадлера, то ли отдававшего кому-то распоряжения, то ли делившегося своими впечатлениями от услышанного: по-моему, и то, и другое в устах этого человека звучало бы одинаково грубо и неадекватно.

Дожидаться Стадлера я не хотел. Сначала мне нужно было позвонить. От этого разговора зависело многое. Стадлер подождет. Пусть думает, что я пошел поздравлять Тому. Нет, тогда он направится к ней, Тома начнет волноваться — куда я запропастился, даже не пришел сказать, хорошо ли она спела арию. Нет, Стадлер не должен мешать Томе готовиться к семейной сцене, которой откроется четвертый акт.

Что же…

Я отошел к последней кулисе, достал мобильный телефон и начал звонить в справочную. Код Стокгольлма… Какой же там код?

Впрочем, имеет ли смысл звонить, в Швеции часа три ночи, меня просто пошлют подальше…

— Вот как, — сказал Верди. Он старался сдерживаться, но раздражение все равно прорывалось, маэстро не нравился этот верткий импрессарио, его слишком явный, будто нарочитый неаполитанский акцент, все они тут говорят с гортанными интонациями, и поют так же — резко, напряженно, иногда это на пользу, но чаще делает исполнение невыносимым, и как здешняя публика терпит? Впрочем, неаполитанцы привыкли, для них это нормально, и потому в «Сан Карло» так часто проваливаются лучшие певцы, заслужившие любовь миланцев, венецианцев и флорентийцев.

— Вот, значит, как, — повторил Верди с сарказмом. — Вы написали мне сразу после того, как получили распоряжение цензора, так-так, но я почему-то этого письма не видел, до Сант-Агаты оно не дошло, как и письмо синьора Сомма. Потом вы подаете на меня в суд. Вы теряете деньги, я понимаю, но я теряю куда больше, синьор Торелли. Я теряю уважение публики, я теряю ее доверие, для меня это не пустые слова, они тоже могут быть оценены в достаточно большую сумму.

Разговор происходил в аппартаментах композитора на третьем этаже гостиницы «Везувий», откуда открывался замечательный вид на площадь, паутину улиц, спускавшихся к заливу, и воздух был так прозрачен, что, можно было, казалось, увидеть в яркой вышине неба, как в зеркале, отражение бухты, стоявших у причала парусников и трех фрегатов, бросивших якоря у входа в залив. Верди стоял у окна, Торелли бегал по комнате, будто заведенная игрушка, а Тито Рикорди, только час назад приехавший из Милана, сидел за широким, заваленным бумагами столом, переводил взгляд с композитора на импресарио и думал о своей издательской судьбе, зависевшей сейчас от того, придут ли к мировому соглашению эти два больших человека, ибо насколько велик был Верди в музыке, настолько же известен и авторитетен был Торелли среди оперных импресарио, и если «Густав» окончательно будет отвергнут, то издание партитуры и клавира (о Боже, кто оплатит теперь труд переписчиков, наборщиков и корректоров?), влетевшее ему в немалую сумму, окажется невозможным, и что тогда?

— Но ведь все просто! — воскликнул Торелли, обращаясь одновременно к Верди и Рикорди, а глядя при этом куда-то в пространство между ними. — Не вижу проблемы! Всегда говорил и повторяю! Маэстро Сомма сделал исправления!

— Маэстро Сомма не делал никаких исправлений, — отрезал Верди. — Более того, и не собирался делать, как сказал мне сам не далее чем месяц назад, будучи у меня в Сант-Агате.

— Что значит — не делал? Что значит… Вот либретто, на столе, и написано оно почерком синьора Сомма, он сам это подтвердил, когда был здесь после поездки к вам в Сант-Агату, маэстро.

— Подтвердил — что?

— Простите, маэстро… Что значит — что?

— Уточню: синьор Сомма подтвердил, что собственноручно сделал изменения в либретто, или что эти изменения сделаны его почерком?

— Но это одно и то же!

— Нет, — резко произнес Верди. — Синьор Сомма утверждает, что не собирался и не собирается вносить в либретто изменения, которые меняют смысл всего сочинения. Он прямо заявил мне, что будет возражать в судебном порядке, если опера в измененном виде будет поставлена, и его имя окажется на афише. Я его вполне понимаю. Он может себе это позволить. Я — нет.

— Дорогой Верди, — подал голос Рикорди, перелистав либретто и сравнив написанное с лежавшим перед ним клавиром злосчастного «Густава», — не попробовать ли все-таки найти компромисс?

— Тито, — Верди остановился перед издателем и уперся ладонями в поверхность стола, — вы видели вердикт цензора. И после этого говорите мне о компромиссе?