– Концерт в водохранилище?!
– Там большое помещение, – ответил он. – Его часто используют как культурный центр.
Брюдер, решив, что разговоров с него довольно, устремился к зданию. За агентом, лавировавшим в потоке машин, которые ползли по улице Алемдар, бросились остальные.
Вход в водохранилище загораживали несколько посетителей, ждавших очереди войти: три женщины в паранджах, двое туристов, державшихся за руки, мужчина в смокинге. Они теснились в дверях, укрываясь от дождя.
Снизу до Сински доносились звуки классической европейской музыки. Берлиоз, судя по оркестровке, подумала она, но, кого бы ни играли, здесь, в Стамбуле, исполнение европейской классики казалось неуместным.
У самого входа на нее повеяло теплым воздухом, который волнами поднимался из глубокого замкнутого подземелья, куда вела лестница. Этот воздух нес с собой не только звуки скрипок, но и специфические запахи сырости и густого скопления людей.
А еще он был насыщен дурными предчувствиями, которыми Сински все глубже проникалась с каждым вдохом.
Когда по лестнице, весело болтая, поднялась к выходу компания туристов, швейцар позволил нескольким ожидающим войти.
Брюдер тут же двинулся было к лестнице, но швейцар мягким движением руки остановил его.
– Одну минутку, сэр. Помещение наполнено. Подождите совсем немного, и кто-нибудь выйдет. Спасибо за понимание.
Брюдер готов был вломиться, невзирая ни на что, но Сински положила руку ему на плечо и заставила сделать шаг в сторону.
– Подождите, – велела она ему. – Ваши люди еще не подъехали, вы не можете начинать обыск в одиночку. – Она показала на табличку на стене около двери. – Водохранилище огромное.
Текст на информационной табличке описывал подземный зал величиной с собор: длина – почти два футбольных поля, площадь потолка – более девяти тысяч квадратных метров, его поддерживает целый лес из трехсот тридцати шести мраморных колонн.
– Посмотрите-ка сюда, – сказал Лэнгдон, стоявший в нескольких шагах. – Вы не поверите.
Сински повернулась к нему. Лэнгдон показал на афишу концерта, висевшую на стене.
Боже милостивый.
Директор ВОЗ не ошиблась, определив стиль исполняемой музыки как романтический, но вещь, которую играли сегодня, написал, оказалось, не Берлиоз, а другой композитор-романтик: Ференц Лист.
Этим вечером глубоко под землей Стамбульский государственный симфонический оркестр исполнял одно из самых знаменитых произведений Листа – «Данте-симфонию», вдохновленную дантовскими образами сошествия в ад и возвращения из ада.
– Симфония играется здесь каждый вечер в течение недели, – сказал Лэнгдон, рассматривая изящную афишу. – Бесплатные концерты за счет анонимного спонсора.
Кто этот анонимный спонсор, Сински не составило труда догадаться. Да, очередное проявление любви Бертрана Зобриста к драматическим эффектам, но еще, похоже, и безжалостный практический расчет. Неделя бесплатных концертов – это тысячи посетителей в дополнение к обычному их числу, все спускаются вниз, в тесное подземелье… где дышат зараженным воздухом, а потом они разносят инфекцию по городам и весям.
– Сэр, – сказал швейцар Брюдеру. – Могут войти два человека.
Брюдер повернулся к Сински:
– Сообщите местным властям. Что бы мы там внизу ни нашли, нам понадобится помощь. Когда явятся мои люди, пусть свяжутся со мной по рации. Я спущусь и постараюсь сообразить, где Зобрист мог оставить эту штуку.
– Без респиратора? – спросила Сински. – Мы не можем быть уверены, что мешок из солюблона до сих пор цел.
Брюдер нахмурился, подставив ладонь потоку теплого воздуха из двери.
– Мне тяжело это произносить, но если инфекция вышла наружу, то уже, вероятно, заражен весь город.
У Сински на уме было то же самое, но она не хотела этого говорить при Лэнгдоне и Мирсате.
– К тому же, – добавил Брюдер, – я видал, что происходит с толпой, когда появляется моя команда в защитных костюмах. Запросто можно вызвать панику и давку.
Сински решила не перечить Брюдеру: он, так или иначе, специалист и бывал в похожих ситуациях.
– Разумная линия поведения у нас одна, – сказал ей Брюдер. – Предполагать, что мешок цел, и постараться локализовать заразу.
– Хорошо, – согласилась Сински. – Действуйте.
– Есть еще одна проблема, – вмешался Лэнгдон. – Сиена.
– В смысле? – спросил Брюдер.
– С какой бы целью она ни прилетела в Стамбул, она очень хорошо знает языки и, может быть, немного понимает по-турецки.
– И что?
– Ей известно, что в стихотворении говорится про «подземный дворец», – продолжил Лэнгдон. – Буквальный перевод этих слов на турецкий мог подсказать ей, что… – Он показал на надпись «Еребатан-сарай» над входом. – Что надо идти прямо сюда.
– Да, – устало согласилась Сински. – Не исключено, что она это поняла и обошлась без Айя-Софии.
Брюдер бросил взгляд на единственную дверь и вполголоса выругался.
– Так, но даже если она уже там и хочет разорвать солюблоновый мешок, пока мы его не обезвредили, она, во всяком случае, находится там недолго. Это огромный зал, и скорее всего она понятия не имеет, где искать мешок. В присутствии всей этой публики она вряд ли может влезть в воду незамеченной.
– Сэр! – опять обратился к Брюдеру швейцар. – Желаете пройти в зал?
Брюдер видел, что через улицу переходит еще одна группа любителей музыки, и кивком подтвердил швейцару, что сейчас спустится.
– Я с вами, – заявил Лэнгдон.
Брюдер повернулся и преградил ему путь.
– Ни в коем случае.
– Агент Брюдер, – решительно сказал Лэнгдон, – мы попали в это положение отчасти потому, что Сиена Брукс весь день водила меня за нос. И, как вы только что сказали, мы все, может быть, уже заражены. Я буду вам помогать, хотите вы или нет.
Брюдер несколько секунд смотрел на него, потом уступил.
* * *
Когда Лэнгдон вошел в дверь и стал спускаться за Брюдером по крутой лестнице, он почувствовал, как из недр водохранилища струится теплый воздух. Влажный ветер нес с собой звуки «Данте-симфонии» Листа, а вместе с ними – знакомый, хоть и трудноопределимый запах… запах человеческой массы в замкнутом пространстве.
Вдруг Лэнгдон почувствовал, как его обволакивает что-то призрачное: точно незримая рука, поднявшись из-под земли, ведет длинными пальцами по его телу.
Музыка.
Мощный хор – казалось, в сотню голосов – исполнял знаменитое место симфонии, четко выводя каждый слог мрачного дантовского текста.
– Lasciate ogne speranza, – пели сейчас, – voi ch’entrate.