— Его папаша собирал металлолом, — продолжила она. — Патрик ему помогал.
— В Герене?
— Не помню названия. Какой-то пригород. Там жила его семья.
— И что же произошло?
— Они подрались. Папаша пьяный был, на ногах не стоял. И упал в чан с кислотой. Они в нем ржавые железяки держали. Патрик его вытащил, но старикан уже дал дуба. Патрику тогда всего пятнадцать лет было. Лично я считаю, что это был просто несчастный случай.
— А дело расследовали?
— Без понятия. Во всяком случае, Патрика не посадили.
Это легко проверить. Догадка Матиаса находила свое подтверждение. Тяжелое детство. Семейная трагедия, оставившая трещину в подсознании подростка. И эта дыра все ширилась и ширилась, пока полностью не поглотила его личность.
— А что с ним потом стало? Он не ушел из дома?
— Он в Легион завербовался.
— В Иностранный легион?
— Он считал себя виновным в смерти отца. А преступникам одна дорога — в Легион.
Они добрались до края мостика. Не сговариваясь, повернули обратно и медленно пошли к причалу. Сильви без конца бросала на Патрика короткие взгляды. Рыбак, увлеченно копавшийся в моторе, казалось, забыл об их существовании.
— У Патрика когда-нибудь были трения с полицией? — снова заговорил психиатр.
— Да что вы такое городите? Если люди бедные, значит, они обязательно бандюги? Ну да, у Патрика бывали трудные времена, но по кривой дорожке он никогда не ходил!
Фрер задумался. Он пытался сопоставить ложные воспоминания Паскаля Мишелля с подлинными фактами биографии Патрика Бонфиса.
— Вы когда-нибудь бывали в районе Аркашона?
— Нет, никогда.
— Вам что-нибудь говорит имя Тибодье?
— Ничего.
— А имя Элен Офер?
— Это еще кто такая?
Фрер улыбнулся, давая собеседнице понять, что с этой стороны ей ничто не грозит. Женщина снова вытащила кисет с табаком и лист папиросной бумаги. Несмотря на расстроенный вид, она в несколько секунд ловко свернула новую сигарету.
— Он вам рассказывал про сон, который ему часто снится?
— Что за сон?
— Как будто он в солнечный день идет по деревне. Потом раздается взрыв, и на стене остается его тень.
— В первый раз слышу.
Вот и еще одно подтверждение. Сон начал сниться Патрику вследствие перенесенной психической травмы. Что там рассказывал Паскаль Мишелль? Он же Петер Шлемиль? Что-то о Хиросиме…
— Патрик любит читать?
— Не оторвешь от книжки. У нас не дом, а муниципальная библиотека.
— А какие книги он читает?
— Все больше по истории.
Фрер решил, что пора задать ключевой вопрос:
— Скажите, а в тот день, когда Патрик поехал в банк, он не упоминал, что у него назначена еще какая-то встреча? Он больше никуда не собирался?
— Послушайте, вы что — легавый? Чего вы меня все расспрашиваете?
— Я должен понять, что с ним произошло. Я имею в виду, что произошло у него в голове. Мне необходимо шаг за шагом восстановить события того дня, который для него закончился потерей памяти. Иначе мне его не вылечить.
Она ничего не ответила, только махнула рукой с зажатым в ней окурком, прочертившим во влажном воздухе красную дугу. Курила она жадно, глубоко затягиваясь. Они молча дошли до причала. Бонфис по-прежнему ковырялся в моторе. Время от времени над бортом лодки показывалась его голова. Даже с такого расстояния было видно, что на его лице замерло выражение безмятежного счастья.
— Мне придется еще раз приехать, поговорить с Патриком, — предупредил Фрер.
— Нет, — отрезала Сильви, швыряя в море окурок. — Оставьте его в покое. Вы много для него сделали, спасибо вам большое. Но теперь я сама им займусь. Я, может, не такая ученая, как вы, зато я знаю Патрика. Все, что ему нужно, — это поскорее забыть всю эту историю.
Фрер понял, что торговаться с ней бесполезно, во всяком случае сейчас.
— Ну хорошо, — сдался он. — Но я все-таки оставлю вам координаты кого-нибудь из своих коллег в Байонне или в Сен-Жан-де-Люзе. Вы должны понимать, что случившееся с ним — не шутки. Ему необходима медицинская помощь.
Женщина промолчала. Фрер пожал ей руку и сделал прощальный жест в сторону Патрика, который радостно замахал ему в ответ.
— Завтра я вам позвоню, ладно?
Она снова промолчала — или ее слова отнесло ветром? Фрер медленно поднялся по цементному спуску. Добравшись до своей машины, он еще раз обернулся. Сильви качающейся походкой уже спешила к своему возлюбленному.
Психиатр сел за руль и тронул автомобиль с места.
Он поможет этим двум горемыкам, не спрашивая, хотят они того или нет.
* * *
— Я ищу щель в мироздании.
Черная рука обшаривала потрескавшуюся стену камеры вытрезвителя.
— Как найду, только вы меня и видали…
Анаис воздержалась от комментариев. Она уже десять минут выслушивала бред, который нес нищий попрошайка по имени Рауль. И ее терпение иссякло.
— Надо только не сбиться с курса, — поделился с ней клошар, пристально изучая очередную трещину в стене.
Анаис перешла к решительным действиям. Достала из пластиковой сумки картонный пакет с вином, купленный по дороге. Глаза Рауля мгновенно загорелись жадным огнем. Схватив пакет, он быстро отвинтил пробку и в два глотка осушил его.
— Так что насчет Филиппа Дюрюи?
Нищий вытер рот рукавом и громко рыгнул. Его красная рожа наводила на мысли о дохлом животном, запутавшемся в колючей проволоке. Щетина на подбородке, волосы, брови стояли торчком, словно стальные прутья, воткнутые в окровавленную плоть.
— Фифи-то? Фифи я знаю! Он всегда говорит, что сердце у него работает в режиме сто двадцать, а мозг — в режиме восемь и шесть.
Анаис поняла, о чем он. 120 ударов в минуту — в таком ритме исполняется музыка техно. А 8,6 градуса — это крепость пива «Бавария». «Пива чемпионов» — панков, рокеров и прочих маргиналов. Рауль говорил о Фифи в настоящем времени. Следовательно, не знал о смерти парня.
— Если честно, он псих. Натуральный псих.
— Я думала, вы с ним друзья.
— Дружба не мешает объективности оценок.
Анаис чуть не расхохоталась. Меж тем доморощенный философ продолжал:
— Фифи — он такой. У него семь пятниц на неделе. То сидит на герыче, то уходит в глухую завязку. То слушает металл, то тащится от техно. Сегодня он гот, а завтра, глянь, — уже панк…
Анаис попыталась представить себе образ жизни погибшего мальчишки. Бродяжничество, наркотики, драки. Героиновое блаженство, глюки от экстази, ночи под забором, пробуждение в неизвестных местах. Без понятия, как он сюда попал и что делал накануне. И так день за днем. А в глубине души — вечная надежда, что не сегодня завтра он соскочит с иглы.