— Телефонным справочником и разводным ключом.
— Дальше — почти смешно. Бонфис спрятался в грузовичке, том самом, которым я пользовался для своих жертвоприношений. И так, сам того не зная, я привез его в Бордо. Он гнался за мной по рельсам. Мы схватились в яме, мне удалось его уколоть. Я оставил его в смазочной, возле железнодорожных путей.
Все складывалось в более-менее связную картину, но недоставало главного звена.
— Почему ты во что бы то ни стало хотел спасти мне жизнь? Только потому, что я был твоим лучшим подопытным?
— Раз ты задаешь подобный вопрос, главного ты так и не понял. По-твоему, почему я выбрал мифы об Уране, Икаре и Минотавре?
— Понятия не имею.
— Каждый из них — это история сына. Сына-чудовища, разрушителя, неудачника.
Рев океана стал еще оглушительнее. Волны вздымались все выше, все сильнее. В конце концов они разнесут бункер. Из этого вихря вдруг возникла ошеломляющая истина.
— Ты хочешь сказать…
— Ты мой сын, Франсуа. В те времена, в диспансере, я был еще тот бабник, уж поверь мне. Не пропускал ни одной пациентки. Иногда я делал им аборты. А бывало, ставил опыты над зародышами. Вводил им свои препараты и смотрел, что получится. Хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, — сделай его сам!
Кубела уже не слушал. Последняя матрешка разломилась у него в пальцах. Он предпринял отчаянную попытку ускользнуть от самого страшного из кошмаров:
— А почему я не могу быть сыном Анджея Кубела?
— Посмотри на себя в зеркало, и получишь ответ. Потому-то Анджей и порвал со мной, когда тебе было восемь. Из-за нашего сходства. Думаю, он все понял, но воспитал тебя как родного сына.
Теперь вся история приобретала иной смысл. Жан-Пьер Туанен считал себя богом. В сыне он видел полубога, наподобие Геракла или Миноса. В сыне, который постоянно от него ускользал, который пытался разрушить его творение. В сыне-разрушителе и неудачнике. Он был Минотавром Туанена, его тайным и чудовищным отпрыском. Его Икаром, захотевшим вознестись слишком близко к солнцу. Кроном, возжелавшим убить его, лишив силы…
Старик приблизился и схватил Кубела за затылок:
— Эти убийства — вроде жертвоприношений, сынок. У меня есть уникальные снимки…
Он замолчал: Кубела выхватил пистолет и ткнул дулом в складки его дождевика.
Туанен снисходительно усмехнулся:
— Если ты это сделаешь, она умрет.
— Мы и так все умрем.
— Нет.
— Нет? — Кубела снял палец со спуска.
— Я не собираюсь вас убивать. Вы можете спастись.
— На каких условиях?
— Если будете играть по правилам.
* * *
— Остался один выход, чтобы выбраться отсюда. На том конце базы, с южной стороны. Чтобы туда попасть, придется пересечь все десять ячеек, построенных немцами во время войны.
— Каких еще ячеек?
— Доков для немецких подводных лодок. Для знаменитых «U-boot».
Туанен потянул на себя дверцу, вырезанную в высоких металлических воротах. И тут же язык морской пены хлестнул ему в лицо. Не обращая внимания на брызги, он распахнул дверь пошире. Кубела увидел длинный водоем с платформами по краям. Над ним на десятиметровой высоте тянулся выкрашенный в белый цвет бетонный мостик, а чуть выше скрещивались металлические конструкции, поддерживающие крышу.
— Вы пойдете прямо по этому мостику, никуда не сворачивая. Он проходит над каждым доком: если вам хоть немного повезет, вы достигнете противоположного края бункера.
— Вы?
— Ты и Анаис. Единственная трудность — это море. Сегодня ночью волны заполняют доки почти целиком, но, как видишь, здесь есть поручень, за который можно держаться.
— Ты дашь нам уйти?
— При одном условии. Ты пойдешь впереди, Анаис — за тобой. Если ты хоть раз обернешься, чтобы убедиться, там ли она, ей конец.
«Я называю ее Эвридикой». Ему и в самом деле выпала роль Орфея. Он мгновенно припомнил историю музыканта и его жены, погибшей от укуса гадюки. Орфей, вооруженный лишь своей лирой, перебрался через Стикс, очаровал Цербера и уговорил Аида, владыку подземного мира, отпустить Эвридику. Бог согласился, но при одном условии: на обратном пути Орфей будет идти впереди Эвридики и ни разу не обернется.
Конец всем известен. У самого выхода из царства мертвых Орфей не выдержал и оглянулся. Эвридика следовала за ним, но было поздно. Герой не сдержал клятву. Его возлюбленная навсегда исчезла в преисподней.
— А ты?
— Если сдержишь слово, я исчезну.
— Значит, здесь все и кончится?
— Для меня — да. А ты разберешься со своими проблемами в мире живых.
Наклонившись, Туанен взял с пола толстую папку, герметически упакованную в пластик.
— Твоя страховка на будущее. Выдержки из программы «Матрешка». Даты. Жертвы. Препараты. Ответственные.
— Полиция замнет это дело.
— Ну еще бы. Но только не СМИ. Смотри не разглашай эти сведения. Просто извести «Метис» о том, что доказательства у тебя. И что они хранятся в надежном месте.
— А твои убийства?
— В этой папке есть и мои признания.
— Никто им не поверит.
— Я перечислил кое-какие детали, известные лишь полиции и убийце. И приложил документы, подтверждающие, где и как я раздобыл материалы для каждой инсценировки. А еще там указано тайное место, где спрятаны мои дагеротипы.
— Что-что твое?
— Анаис тебе объяснит. Если выживет, то есть если ты будешь играть по правилам.
Кубела покачал головой:
— С самого начала этой истории двое преследовали меня, чтобы убить. В конце концов я их одолел. Но их место займут другие.
— Поверь, все уляжется.
— Ты больше не намерен меня защищать? Засунуть в тюрьму или психушку?
— Ты все еще жив. Значит, тебе суждено выжить — со мной или без меня.
Кубела взвесил папку в руке. Может, там и правда есть все необходимое, чтобы вернуться к нормальной жизни. Не считая одной детали, самой существенной.
— А как же моя болезнь?
— Ты вытащил имплантат, так что препарат больше на тебя не действует. Нет причин, чтобы у тебя снова случилось диссоциативное бегство. Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Ты — незаконченный эксперимент. Спасай свою шкуру, Франсуа. И жизнь Эвридики. Пока это твоя главная забота.
Туанен направился к Анаис. Кубела понял, что старик не блефует. Он в самом деле готов их освободить. Бог-олимпиец, дарующий отсрочку двум смертным.
— А нельзя было начать с этой папки? — Он повысил голос, стараясь перекричать волны. — Остались бы живы ни в чем не повинные люди.