Жанна сидела в такси, превозмогая дурноту. Часы в Манагуа показывали 14.00, но по ее собственным биологическим часам было девять вечера. Организм каждой своей жилкой все еще существовал по парижскому времени. До боли яркий свет лишал последних сил.
В центре оказалось немного потише. Манагуа — вытянутый в длину город, прожаренный на солнце и плоский, как ладонь. Здесь нет ни одного двухэтажного здания — люди живут в постоянном страхе перед циклонами и землетрясениями. Широкие, утопающие в зелени улицы производят впечатление, что не город потеснил лес, а наоборот. Синее небо кажется близким и составляющим единое целое с ветром, воздухом и постройками.
И на фоне этой мягкой голубизны — улыбчивые лица прохожих, невысоких меднокожих людей, словно выкрашенных темно-золотой краской. Неужели эта страна была театром самых чудовищных жестокостей, потрясших мир в конце XX века? Диктатура, революция, контрреволюция — все спуталось в диком клубке смерти и зверств.
Водитель спросил, куда именно ей надо.
— Отель «Интерконтиненталь», — наудачу ответила она.
— Новый или старый?
Жанна и не знала, что их сразу два.
— Новый.
Выпендриваться, так уж по полной программе. Водитель пустился в долгие объяснения. Старый «Интерконтиненталь», он же «Метросентро», стоит на берегу озера. В годы революсион он был оплотом журналистов. А вот эль нуэво построили в самом центре города, возле парка Тискапа. Здесь тусуются бизнесмены.
— Манагуа хорошеет на глазах!
Жанна его не слушала. Спрятавшись за черными очками, она разглядывала город. Проспекты. Пальмы. Здания в розовой штукатурке. Девчонки в бело-серой школьной форме. Разноцветные стены домов, приветливых, душа нараспашку. И вдруг — бункер американского посольства, утвердившийся на завоеванной земле, но так и не сумевший скрыть своей боязни перед теми, кого покорил…
Потоком нахлынули воспоминания. Именно с этой страны когда-то началось ее великое путешествие по Латинской Америке. В ту пору она в режиме нон-стоп слушала легендарный альбом «Клэш» под названием «Сандиниста!», который потихоньку умыкнула у матери. «Крутые британские парни» посвятили его Никарагуа и сандинистской революции. Когда она, с плеером в ушах, ступила на эту землю, то ожидала увидеть здесь социалистический рай. Но со времени свержения диктатуры тут многое изменилось. Бывшего президента Арнольдо Алемана подозревали в том, что он прикарманил шестьдесят процентов валового дохода государства. А про лидера сандинистов Даниеля Ортегу говорили, что он изнасиловал собственную невестку… Но Жанна не собиралась смаковать горький вкус реальной действительности. Она просто открутила на максимум громкость «Magnificent Seven»
[49]
и, преисполненная иллюзий, покатила знакомиться со страной.
Такси остановилось. «Интерконтиненталь» оказался верхом безликой роскоши. В одинаковости шикарных современных отелей есть нечто успокаивающее, универсальное, не дающее проклюнуться ощущению чужеродности окружающего, но в то же время навевающее скуку и подспудное чувство неуюта. Куда бы ты ни приехал, повсюду встречаешь одну и ту же обстановку. Впрочем, здешние архитекторы добавили от себя пару-тройку испанских штрихов. Кастильский орнамент. Мавританская плитка. Фонтаны под мрамор. Но это мало помогало: все равно ты понимал, что попал в типичный туристский бастион. Вместе с его неотъемлемым атрибутом: едва успев войти, Жанна уже стучала зубами под ледяным дыханием мощных кондиционеров.
Номер был выдержан в единой цветовой гамме. Белый. Холодный. Комфортабельный. Ни одной индивидуальной ноты. Жанна приняла душ. Включила мобильник. Голос по-испански сообщил ей, что она сменила оператора. Она улыбнулась. Этой мелкой детали хватило, чтобы осознать: она и в самом деле пересекла грань. Новых эсэмэс не было.
Через гостиничный коммутатор она соединилась с лабораторией «Плазма Инк.». Эдуардо Мансарены на месте не оказалось. Должен появиться к концу дня. Жанна повесила трубку. Потом позвонила на ресепшн и попросила принести ей список двадцати лучших городских отелей. В одном из них наверняка обнаружится Антуан Феро.
Ей стало немного лучше. Душ. Прохладный кондиционированный воздух. Возможность говорить по-испански — слова и интонации со странной легкостью, сами собой, вырывались из горла. Получив список, она старательно обзвонила все без исключения отели. На это ушло больше получаса. Результат — nada. Феро нашел пристанище где-то в другом месте. У друзей? Или, может, зарегистрировался под вымышленным именем? Но почему? Боялся Хоакина? Почуял за собой слежку?
Три часа дня. Она включила ноутбук и записала идеи, осенившие ее в самолете. Почти все десять часов перелета она проспала, но все-таки в голову пришли кое-какие соображения: проверить два-три следа, уточнить некоторые детали. Потом надела куртку и взяла сумку. Пожалуй, перед тем как постучать в двери офиса Мансарены, имеет смысл предпринять ряд шагов.
У нее были две задумки.
Во-первых, проверить, чего на деле стоит солидарность слуг закона, разделенных границами.
Во-вторых, заглянуть в архив крупнейшей никарагуанской газеты «Ла-Пренса» и составить более четкое представление о личности Вампира из Манагуа и связанной с ним истории.
38
Здание суда, известное как «Los Juzgados»,
[50]
располагалось на юго-востоке города, неподалеку от квартала Ла-Эсперанса, втиснутое между овощным рынком и автобусной стоянкой. В воздухе здесь вечно витали смешанные запахи гниющих фруктов, жареного мяса и солярки. Жанна расплатилась с таксистом и нырнула в хитросплетение крытых проходов — тенистый лабиринт, в котором громоздились груды арбузов и бананов, сновали грузчики и чистильщики обуви, мелкие торговцы предлагали спички и телефонные карты…
В глубине, словно драгоценная жемчужина внутри раковины, таился дворец правосудия. Впрочем, при ближайшем рассмотрении сокровище оказалось очень так себе: невыразительное блочное строение, окруженное ветхим решетчатым забором, возле которого торчали сонные охранники. На деревьях болтались гамаки. Здесь же, поджариваясь на солнце, приткнулось несколько полицейских фургонов. Вокруг царила странная атмосфера, характерная для Центральной Америки, — некая смесь пофигизма и скрытой военной угрозы. Вдоль решетки тянулась бесконечная очередь, составленная из крестьян — неподвижных, безразличных к пеклу, прижимающих к себе папки, пакеты с бутербродами, детей…
Жанна ринулась напролом, обойдя очередь и потрясая перед лицом охранников своим трехцветным удостоверением. Блеф отлично сработал. Во всяком случае, первый заслон она миновала. Огромным ее преимуществом было то, что она знала испанский, не просто бегло говорила, но удачно воспроизводила местный акцент. На солдат она произвела впечатление — высокая рыжеволосая женщина, приехала из Франции, а на их языке болтает так, словно живет в соседнем барио. Вместо пропуска ей шлепнули прямо на ладонь синюю печать.