Есть, господин президент! - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гурский cтр.№ 15

– Все на свете не просто так, – монотонно забубнил он. – Все связано. Есть причины. Есть следствия. Есть карма. Отринувший пожалеет. Вкусивший будет править миром. Все совокупно. Белая птица теряет перья. Черный зверь рвется на волю…

– Ништяк! – восхитился Штепсель и засунул полмизинца глубоко себе в ноздрю. – Зверь – это че, пони из зоопарка сбежал?

– Я давно знаю, кто тут из зоопарка сбежал, – желчно заметил Павлин. – Я не спец в кармах, но у нас всегда кое-что связано с кое-чем. Эти ваши камлания – с моей мигренью, стопроцентно. А у меня вечером два концерта, эфир и запись на радио.

Все и впрямь взаимосвязано, с грустью подумал я. Одно цепляется за другое. Как я при входе не смог ужать пароль, так и дальше вся бодяга идет без сокращений: Штепсель юморит, Павлин ноет, Гуру талдычит мантры и норовит слинять в астрал. Эти любимцы муз похуже Тимы. Разве что беговых тараканов не давят. А я-то надеялся управиться с ними минут за двадцать. Как же!

– К черту карму. – Я устало глянул на часы. – К черту фауну. Оставьте в покое зоопарк и попытайтесь, на хрен, меня понять…

Из дверей секс-шопа я вышел только через пятьдесят минут – с шумом в ушах, с зелеными кругами в глазах. Своего я, конечно, добился: выколотил из троицы обещание оказать реальное содействие. Но и они своими выкрутасами помотали Ване нервы.

Кое-как я доковылял до «мерина», плюхнулся на сиденье машины и запихнул в мини-сейф между передним и задним сиденьями пластиковый пакет с тридцатью тысячами гринов – ровно по десятке с носа. Это не плата, а символическая дань, знак их вассальной верности. Бабки, которые еще вчера Кремль вкладывал в творцов прекрасного, сегодня стали приносить нам прямые дивиденды. Старинная задачка «С кем вы, мастера культуры?» ныне решается просто. Кто не с нами, те не мастера, а лохи. И относиться к ним будут, как к лохам. Пускай мы не можем выгнать с Кавказа семейку Убатиевых, зато выгнать из телеящика всякого, кто не люб, нам как два пальца обчихать…

Я сидел и наслаждался стрекотом цикад, пока не понял, что цикад никаких в машине быть не может и это в кармане надрывается одна из двух моих мобил.

Софья Андреевна доложила, что Виктор Львович Серебяный звонил мне еще дважды, с разрывом в два часа, причем второй раз сказал, что почти уже умирает, и голос у него при этом был та-ко-о-ой…

Достал ты меня, старик, подумал я. Ну хорошо, твоя взяла. Все равно после этих клоунов ничего серьезного в голову не лезет.

– На Котельническую, к высотке, – приказал я шоферу. – И выберете маршрут подлиннее. Надо хоть немного проветрить мозги.

Мы сидели в «Блиндаже» и наворачивали по третьей порции сладких блинчиков с клубникой. Порции были не только большими, но и бесплатными: внезапная халява от блинщика Бессараба перепала Максу-Иозефу за то, что он геройски спас меня из-под трамвая, а мне – за то, что я геройски уцелела. Счет килокалорий в моем желудке наверняка перевалил за тысячу. На счастье, папа-Штейн с мамой-Штейн не страдают склонностью к полноте, так что Яночка унаследовала от родителей очень правильные гены.

– Парацельс? – Я с удовольствием прикончила очередной блин. – Хм, Парацельс… Что-то я не слышала о таком кулинаре.

Сидящий напротив гражданин Великого герцогства Кессельштейн помотал белобрысой арийской головой:

– Филипп Аурелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, он же Парацельс, никогда не был кулинар.

Длиннющую цепочку слов Макс-Йозеф отчеканил без запинки и преисполнясь благоговения. Оно и понятно. Если поставить это многоступенчатое германское имя рядом с его собственным, всего-то двойным, сравнение выйдет не в пользу герра Кунце.

– Тогда кем же он был? – выразила я вежливое удивление. На обочине моей тарелки лежали еще две клубничины – крупная и немного помельче. Я колебалась, с какой начать.

– Парацельс был знаменитый врач, алхимик, путешественник и оккультист, – принялся добросовестно перечислять Макс-Йозеф. – А еще оригинальный натурфилософ.

Ох уж эти мне дилетанты! Стоит человеку более-менее прилично овладеть одной-двумя науками, как он сразу воображает, что сделался большим специалистом сразу во всем на свете. Примерно такой вот гастроном-любитель – между прочим, доктор философских наук и профессор МГУ – пригласил меня однажды в гости. Он надеялся соблазнить Яну Штейн настоящей грузинской хашламой и первозданным салатом «оливье», а потом, на волне успеха, завлечь в постель. И что же в итоге? Хашлама у него оказалась так себе – бульон недостаточно острый, мяса мало, помидоров нет совсем. С «оливье» ученый муж и вовсе оскандалился: вместо дикой куропатки порубил в салатницу заурядную фабричную куру. Позор! Я была вынуждена прочесть ему краткую лекцию о том, чем подлинный «оливье» отличается от позднего новодела – салата «Столичный», запущенного в тираж шеф-поваром ресторана «Москва»… Короче, до койки у нас дело не дошло. Я, главное, была не против. Однако к финалу моей лекции по физиономии профессора разливалось уже такое уныние студента-троечника, что снова разжечь этот костер нечего было и пытаться. Ромашки спрятались, поникли лютики.

– Если этот ваш знаменитый Остап Сулейман Берта Мария Бомбаст фон Гогеншнапс вовсе не кулинар, – осведомилась я, – на фига же ему было работать по чужому профилю? Вот мой учитель, мастер теоретической кулинарии Адам Васильевич Окрошкин, к примеру, никогда не взялся бы писать монографию по оккультизму.

Выбрав ягоду покрупнее, я обмакнула ее в сироп, а затем уж присовокупила к ней половинку блина.

– Парацельс жил в XVI веке, – напомнил мне Макс-Йозеф с чуть заметным упреком в голосе. Как будто я была в этом виновата. – Тогда многие имели широкий профиль. Как врач, он не мог не быть немного химик, фармацевт, гастроном. А еще он занимался духами.

Герр Кунце сделал ударение на первом слоге – «дУхами». Я по наивности решила, что ариец заплутал в неродном русском языке.

– ДухАми? То есть парфюмом, да? – переспросила я.

– Нет, дУхами, то есть бестелесными существами, – заупрямился Макс-Йозеф. – Он их поделил на несколько видов, даже написал отдельную книгу «О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах».

Я чуть не поперхнулась клубникой: ну и винегрет был тогда в ученых головах! Этот Бомбаст-и-так-далее перемешал кислое с пресным. Нимфы, по-моему, – сказочные бабы, пристающие к туристам в лесу, в горах и на воде. Сильфы – что-то воздушно-капельное, из Толкиена. Саламандры – реальные ящерицы воинственного нрава. О пигмеях же я знала только то, что они маленькие, черные, дикие и почти все живут в Африке. Кроме одного племени, которое некий скупой британец выписал для работы на своем конфетном заводике.

– Не слабо, – отдышавшись, сказала я. – А еще какие оригинальные идеи были у этого вашего деятеля? Он, часом, не верил в летающие тарелки? Не проповедовал раздельное питание?

– Вряд ли, – утешил меня белобрысый Кунце. – В источниках про такое не сказано. Он верил в космическое вещество Илиастр и придумал теорию «аструм корпоре», небосвода тела. Он считал, что органы человека соответствуют звездам и планетам. Юпитер—печень, мозг —Луна, сердце – Солнце, селезенка – Сатурн…