Психиатр - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 16

Большинство сверстников считало музыкальные пристрастия Савелия архаичными. Некоторые даже пробовали выступать с критикой. «Что плохого в любви к классике?» — удивлялся Савелий, и те отставали. «Иглз» были в его понимании больше чем группой. Они были целой эпохой, сколь бы пафосно это ни звучало. «Орлов» нельзя было представить вне своего времени, оторванными от него. Слушая ту же «Калифорнию», Савелий явственно представлял несущиеся по шоссе большие угловатые «кадиллаки» и «крайслеры» семидесятых годов прошлого века, а не современные автомобили, несмотря на то что в песне не было ни одного намека на время действия. А вот же… К тому же «Орлы» играли мелодичную, приятную для уха музыку и не повторялись в своих песнях. Песни у них отличались своеобразием, а в текстах песен был смысл, порой весьма глубокий:

Welcome to the Hotel «California»

Such a lovely place

Such a lovely place

Such a lovely face

Plenty of room at the Hotel «California»

Any time of year

Any time of year

You can find it here… [7]

Песня была буквально пропитана меланхолией и безысходностью, но в этом был свой особый шарм. Во всяком случае, такие песни, заставляющие задуматься, нравились Савелию куда больше бодрых маршей и той веселой попсы, которую без устали транслировали по радио и телеканалам.

Виталик тоже не любил попсу, но зато он любил шансон. Весь — от «Гопа со смыком» до «Владимирского централа» и «Бутырской тюрьмы». Иногда даже пробовал петь, когда много выпивал, но Савелий решительно пресекал эти попытки. Дело было не столько в репертуаре, сколько в отсутствии у двоюродного брата каких-либо вокальных данных вместе со слухом. Бывает так: медведь как следует прошелся по обоим ушам, а любовь к пению затоптать так и не смог:

Last thing I remember

I was running for the door

I had to find the passage back

To the place I was before

«Relax» said the night man

«We are programmed to receive

You can check out any time you like

But you can never leave!» [8]

«Что есть наша жизнь, как не такой отель „Калифорния“? — привычно подумал Савелий. Он часто думал об этом, но неглубоко. — Почему я живу именно в Москве и именно сейчас? В чем мое предназначение, моя миссия? Должна же быть у каждого человека миссия? Или не должна? Или она есть, но я об этом знать не должен?»

«Китай-город» встретил Савелия шумной толпой детей, на вид — класс третий или четвертый. Дети жизнерадостно вопили (некоторые даже визжали), носились взад-вперед по перрону, а три тетки позднебальзаковского возраста, бывшие уже изрядно на взводе, пытались то ли вывести наверх, то ли усадить в вагоны эту стаю.

— Федорович! Встань с пола! Ты простудишься!

— Оганезова, стой! Стой, тебе говорю!

— Туркин, я все расскажу твоей маме! Она не обрадуется! Я обещаю!

Савелий ухитрился пересечь перрон без столкновений с резвой безбашенной молодежью. Заодно посочувствовал теткам и подумал о том, что в педагогике все трое ничего не соображают. Во-первых, не могут сделать так, чтобы дети их слушались, а во-вторых, не понимают элементарных вещей. Вместо того чтобы бегать и кудахтать, лучше бы устроили соревнование — кто быстрее сядет в вагон или быстрее выйдет на улицу. Дети обожают соревноваться, им не столько призы нужны, сколько само состязание. Давно бы уже никого на перроне не было.

Азов педагогики Савелий нахватался от своей последней приятельницы, с которой расстался совсем недавно — двадцать третьего февраля этого года. Расстался совершенно неожиданно для себя. Их отношения постепенно сходили на нет, но этот процесс мог затянуться еще на полгода, если бы не случилось маленького толчка.

Приятельница позвонила поздравить с мужским праздником и позволила себе некоторые обобщения на тему: «Все мужики конечно же гады и сволочи, но без праздника их оставлять нельзя». Может, встала не с той ноги, а может, ученики вчера довели. Она преподавала математику в старших классах, которые обожают устраивать каверзы преподавателям. И хорошо, если одними каверзами дело ограничится.

Но так или иначе, Савелию вместе с поздравлением сказали гадость, он добавил к словам благодарности колкость, а в ответ услышал: «Между нами все кончено! Это мой последний подарок тебе!» Кончено так кончено. В некотором смысле быстрая смерть лучше долгой вялой агонии. Оба это понимали, поэтому никто никому перезванивать не стал. Савелий выбросил ее зубную щетку, она, скорее всего, сделала то же самое с его щеткой, вряд ли оставила на память. Больше никаких залогов любви у них не было, так, несколько совместных фотографий, которые Савелий выбрасывать не стал. Каждая фотография напоминала о каком-то счастливом дне его жизни, зачем избавляться от напоминаний о счастливых днях? Придет время, захочется вспомнить, заново пережить подзабытые впечатления…

На этот раз Савелий знал по номерам все дома, в которых произошли убийства заболевших женщин. «Ну, прямо в духе Гарднера, — подумал он. — „Дело заболевших женщин“. В роли Перри Мейсона — Савелий Лихачев! Увы, не дотягиваете вы до знаменитого адвоката, Савелий Станиславович! Тот мог легко выиграть дело на основании одного малозначительного на первый взгляд фактика, например — выла собака или не выла, а вы тут дурака валяете… Головой работать не можете, так решили еще немного поработать ногами. Прогуляться в Останкино захотелось, как же!»

Сеанс самоуничижения закончился на «Тургеневской», где в вагон зашла такая красавица, что у Савелия аж дыхание сперло от восхищения. Не какая-то там дива с замашками супермодели, а настоящая красавица с роскошной гривой рыжих волос, огромными зелеными глазами, аристократическими изящными чертами лица, восхитительной фигурой и не менее прекрасными ногами.

А еще она была элегантно и со вкусом одета. Ничего броского — бежевый плащ, сумочка и сапоги в тон плащу, только шарфик другой — зеленый, с искорками, под цвет глаз, но смотрелась она в этом наряде совершеннейшей королевой. Не исключено, что простые на вид вещи были произведены ведущими мировыми модельерами и оттого производили подобное впечатление. Савелий не разбирался в модных марках одежды, тем более женской. Так, следил за общими тенденциями, чтобы не казаться лохом, не более того.