— Питер говорил, — вспомнил Галлоуэй, — что
вы как раз занимаетесь некой современной научной мистикой?
— Да, ноэтикой, — кивнула Кэтрин. — И она
подтверждает, что мы обладаем невероятными способностями. Вот, например… —
Кэтрин показала на витраж со знакомым изображением «Христа лучезарного», где
голова и руки Иисуса источают яркий свет. — Совсем недавно с помощью
высокочувствительной ПЗС-камеры я сфотографировала руки целителя за работой. И
снимок получился точь-в-точь как изображение Христа на этом витраже — из
пальцев целителя струятся потоки света.
«Да уж, открытие, — подумал Галлоуэй, пряча
улыбку. — А как иначе Христос исцелял калек?»
— Я понимаю, — продолжала Кэтрин, — что
современная медицина не воспринимает всерьез целителей и шаманов, но я видела
все своими собственными глазами. На снимке ПЗС-камерой четко видно, что пальцы
целителя окружает мощное энергетическое поле, буквально изменяющее клетки
пациента. Что это как не божественная сила?
Декан Галлоуэй позволил себе улыбнуться в открытую. А
Кэтрин, оказывается, такая же страстно увлеченная, как и ее брат.
— Питер как-то сравнил ученых, занимающихся ноэтикой, с
первооткрывателями, которые приняли еретическую идею о круглой Земле. Чуть ли
не в одночасье эти первооткрыватели превратились из безумцев в героев,
заполняющих белые пятна на карте и открывающих человечеству новые горизонты.
Питер считает, вам предстоит то же самое. Он возлагает большие надежды на ваш
труд. В конце концов, любой философский прорыв, как показывает история,
начинался с одной-единственной смелой идеи.
Впрочем, Галлоуэю не нужно было отправляться в лабораторию
за подтверждением безграничности человеческих возможностей, о которой только
что рассказала Кэтрин. В стенах собора не раз проводились совместные молитвы об
исцелении, приносившие удивительные, невероятные результаты, подтверждавшиеся
медицинскими освидетельствованиями. Вопрос не в том, действительно ли Господь
наделил человека огромной силой, а в том, как явить эту силу на свет.
Старый декан почтительно обхватил ладонями масонскую
пирамиду и тихо произнес:
— Друзья мои, я не знаю, куда именно указывает эта
пирамида, но мне известно вот что… Где-то там скрыто небывалой духовной
ценности сокровище, которое много лет терпеливо дожидалось в темноте, под
спудом. Вероятно, оно и станет тем самым катализатором преобразования
мира. — Он коснулся золотого навершия. — Пирамида собрана, а значит,
час стремительно приближается. Почему бы нет? Пророчества испокон веков обещали
великое озарение, ведущее к всеобщему преобразованию.
— Отец Галлоуэй, — возразил Лэнгдон, — нам
прекрасно известно и Откровение Иоанна Богослова, и буквальное значение
Апокалипсиса, но ведь библейское пророчество не может считаться…
— Нет-нет, Книга Откровения — это полная
неразбериха! — воскликнул декан. — Кто ни возьмется читать, все
вязнут. Я же говорю о ясных умах, излагавших ясные мысли: предсказания святого
Августина, прогнозы сэра Фрэнсиса Бэкона, Ньютона, Эйнштейна и далее по списку.
Все они предполагали преобразование через озарение. Сам Иисус изрек: «Ибо нет
ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы
известным и не обнаружилось бы».
— Надежное пророчество, как такому не сбыться, —
рассудительно заметил Лэнгдон. — Знания копятся в геометрической
прогрессии. Чем больше мы узнаём, тем лучше учимся и тем быстрее расширяем базу
знаний.
— Да, — подтвердила Кэтрин. — В науке такое
сплошь и рядом. Каждая свежеизобретенная технология становится инструментом для
изобретений новой — и так далее, как снежный ком. Поэтому наука и совершила
рывок за последние пять лет дальше, чем за предшествующие пять тысяч. Рост по
экспоненте. Со временем экспоненциальная кривая устремляется почти вертикально,
и новые открытия возникают все быстрее и быстрее.
В кабинете декана повисла тишина. Галлоуэй осознал, что
гости по-прежнему теряются в догадках, как пирамида может подсказать им
дальнейшее направление.
«Вот почему судьба привела вас ко мне. Мне тоже отведена
роль».
Многие годы преподобный Колин Галлоуэй вместе с собратьями
по масонской ложе исполнял роль хранителя врат. Теперь все изменится.
«Я больше не хранитель… Теперь я — проводник».
— Профессор Лэнгдон! — Галлоуэй потянулся через
стол. — Дайте, пожалуйста, руку.
Роберт Лэнгдон в замешательстве уставился на руку старика.
«Мы что, молиться будем?»
Но все же почтительно вложил свою правую руку в ссохшуюся
ладонь декана. Галлоуэй крепко сжал ее, но молитвы не последовало. Вместо этого
он нащупал указательный палец Лэнгдона и завел его внутрь каменной шкатулки,
где хранилось золотое навершие.
— Зрения порой мало, — пояснил декан. — Если
бы вы изучали предметы ощупью, как я, то поняли бы, что шкатулка может поведать
еще кое-что.
Лэнгдон послушно провел пальцем по дну и стенкам, но ничего
нового не обнаружил. Идеально гладкий камень.
— Ищите, ищите, — не унимался старик.
Наконец Лэнгдон ощутил какую-то неровность — крохотное
кольцо, едва заметную точку на дне шкатулки, в самом центре. Вытащив руку, он
заглянул в темную глубину и тут же понял, что невооруженным глазом этот кружок
не увидеть.
«Что же это такое?»
— Узнаёте символ? — спросил Галлоуэй.
— Символ? Я вообще ничего не вижу.
— Нажмите на него.
Лэнгдон повиновался и снова нащупал пальцем точку.
«И что же, по его мнению, должно произойти?»
— Прижмите посильнее, — велел декан. —
Надавите.
Лэнгдон обернулся к Кэтрин, но та лишь в недоумении
заправила прядь волос за ухо.
— Все, можете убирать. Опыт удался, — объявил
декан спустя несколько секунд.
«Опыт?»
Лэнгдон вытащил палец из шкатулки и помолчал, не зная, что
сказать. Все осталось по-прежнему. Шкатулка по-прежнему стояла на столе.
— Ничего… — произнес наконец Лэнгдон.
— Взгляните на свой палец, — подсказал
декан. — И увидите преобразование.
Единственное, что увидел Лэнгдон на кончике пальца, —
это отпечаток выступавшего на дне шкатулки кольца с точкой в центре.
— Ну что, теперь узнаёте? — поинтересовался декан.