Взяв перо, Малах прижал левой рукой пергамент, обмакнул перо
в чашу с кровью и аккуратно обвел контуры ладони и разведенных пальцев. Затем
изобразил на каждом из нарисованных пальцев по одному символу Мистерий
древности.
«Венец — знак властителя, которым я стану.
Звезда — знак небес, определивших мою судьбу.
Солнце — знак озарения моей души.
Фонарь — тусклый свет человеческого познания.
И ключ — недостающее звено, которое сегодня я наконец
обрету».
Малах закончил рисовать и воздел руку с пергаментом, любуясь
своим шедевром в мерцании трех свечей. Дождался, пока высохнет кровь, и трижды
сложил толстый пергамент. Затем, читая нараспев заклинание, Малах поднес
сложенный рисунок к третьей свече. Он моментально вспыхнул. Малах оставил его
гореть на серебряном блюдце, где выделанная кожа превратилась в рассыпчатую
черную золу. Как только огонь погас, Малах осторожно пересыпал пепел в медную
чашу с кровью и размешал вороньим пером.
Жидкость потемнела, обретая почти черный оттенок.
Обеими руками Малах поднял чашу над головой и произнес
древнюю благодарственную молитву. Затем, стараясь не расплескать, перелил
почерневшую жидкость в стеклянный пузырек и закупорил. Эти чернила Малах
нанесет на оставшуюся девственно чистой макушку — и тогда шедевр будет
завершен.
Глава 82
Вашингтонский национальный собор занимает шестое место в
мире по величине, возносясь своими башнями выше тридцатиэтажного небоскреба.
Этот готический шедевр, украшением которому служат двести с лишним витражей,
звонница из пятидесяти трех колоколов и орган с десятью тысячами шестьюстами сорока
семью трубами, способен вместить свыше трех тысяч прихожан.
Однако сейчас, поздним вечером, огромный собор был пуст.
Преподобный Колин Галлоуэй — декан собора — казался древним,
как вечность. Согбенный, ссохшийся, в простой черной сутане, он шел вперед
шаркающей походкой слепца, не произнося ни слова. Роберт и Кэтрин послушно
следовали за ним по темному четырехсотфутовому центральному нефу, который,
казалось, чуть заметно изгибался, смягчая перспективу. Дойдя до средокрестия,
декан провел своих спутников за крёстную перегородку, отделяющую мирскую часть
храма от святилища.
В алтаре витал аромат ладана, и царила темнота, если не
считать отсветов в складках высокого свода. Над хорами, украшенными резными
алтарными перегородками с изображением библейских событий, висели флаги
пятидесяти штатов. Декан Галлоуэй уверенно двигался дальше, зная этот путь
наизусть. На мгновение Лэнгдону показалось, что они идут прямо к главному
алтарю, перед которым покоятся десять камней с горы Синай, но старик, свернув
влево, отыскал ощупью неприметную дверцу, ведущую в административный придел.
Короткий коридор вывел их к двери кабинета с медной
табличкой, гласившей:
ПРЕПОДОБНЫЙ ДОКТОР КОЛИН ГАЛЛОУЭЙ
ДЕКАН СОБОРА
Галлоуэй открыл дверь и зажег свет — сказывалась привычка не
забывать о нуждах гостей. Впустив их внутрь, он притворил дверь.
Кабинет у декана, хоть и небольшой, отличался элегантностью.
Высокие стеллажи, письменный стол, резной гардероб, личная уборная. Стены украшали
гобелены шестнадцатого века и несколько картин на религиозные сюжеты. Декан
жестом указал на два кожаных кресла напротив стола, и гости уселись. Лэнгдон
порадовался, что можно наконец поставить на пол тяжеленный портфель.
«Приют и ответы», — в который раз повторил он мысленно,
устраиваясь в удобном кресле.
Престарелый декан с шарканьем обошел вокруг стола и
опустился в кресло с высокой спинкой. Затем, тяжко вздохнув, обратил к гостям
невидящий взгляд затянутых белой пеленой глаз. Однако голос его, когда он
заговорил, оказался неожиданно звучным и ясным.
— Мы не встречались, — начал он, — и все же у
меня возникает чувство, будто я знаю вас обоих. — Он промокнул платком
уголки рта. — Профессор Лэнгдон, я читал ваши труды — в том числе и
замечательную статью по символике нашего собора. А с Питером, мисс Соломон, мы
уже много лет состоим в масонском братстве.
— Питеру грозит большая опасность… — откликнулась
Кэтрин.
— Мне так и сообщили, — снова вздохнул
старик. — И я сделаю все от меня зависящее, чтобы вам помочь.
На пальце декана Лэнгдон масонского перстня не обнаружил,
однако многие масоны, особенно из числа священнослужителей, предпочитали не
афишировать свою принадлежность к братству.
Из разговора становилось ясно, что Уоррен Беллами в
оставленном на автоответчике сообщении успел частично ввести декана Галлоуэя в
курс дела. Лэнгдон и Кэтрин дополнили рассказ новыми подробностями. Декан
слушал, все больше мрачнея.
— И этот человек, похитивший нашего дражайшего Питера,
обещает оставить его в живых, если вы расшифруете пирамиду?
— Да, — подтвердил Лэнгдон. — Он решил, что
это карта, указывающая место, где скрыты Мистерии древности.
Декан обратил к Лэнгдону жутковатый непроницаемый взгляд.
— Судя по вашему тону, похоже, вы в такое не верите?
Лэнгдону некогда было терять время на споры.
— Не имеет значения, во что я верю, а во что нет.
Питера надо спасать. Пирамиду-то мы расшифровали, но, к сожалению, это тупик.
Старый декан выпрямился в кресле.
— Вы расшифровали пирамиду?!
Кэтрин пришлось вмешаться и поспешно объяснить, что,
несмотря на предостережение Беллами и просьбу брата не разворачивать сверток,
она решилась нарушить запрет, поскольку главное для нее — любой ценой спасти
брата. Затем она рассказала декану про золотое навершие и про волшебный квадрат
Альбрехта Дюрера, превративший шестнадцатибуквенный масонский шифр во фразу
«Jeova Sanctus Unus».
— И все? — переспросил декан. — «Единый
истинный Бог»? Больше ничего не говорится?
— Да, сэр, — подтвердил Лэнгдон. — Выходит,
пирамида если и является картой, то в метафорическом смысле, а не в
географическом.
Декан протянул руку.
— Позвольте мне ее подержать.
Раскрыв портфель, Лэнгдон вытащил пирамиду и осторожно
водрузил ее на стол прямо перед священником.
Слабые старческие пальцы принялись дюйм за дюймом ощупывать
камень — сторону с гравировкой, гладкое основание, усеченную верхушку.
Закончив, декан снова протянул руку.
— А навершие?