Орден для поводыря - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Дай cтр.№ 48

Конечно, для любого крестьянина этого времени сто целковых – гигантская сумма. Гораздо больше, чем он зарабатывает лет за пять. Но ведь ему и не нужно приводить в порядок дорогущее, приличествующее действительному статскому советнику платье. И арендовать помещение минимум метров сто квадратных не нужно. Я уж не говорю о необходимости кормить тринадцать здоровых, увешанных оружием мужиков с их лошадьми. Поэтому я рассчитывал, что наличествующих капиталов хватит едва ли на неделю…

В конце концов, не шнырять же нам по всему городу в поисках пристанища! И я отправился к дому Степана Ивановича Гуляева, прямо у паромной переправы за пятак наняв шустрого пацана в проводники и помолившись, чтобы ветер странствий не унес этого замечательного человека куда-нибудь в глубины Алтая.

По Большой Тобольской улице поднялись от реки к Московскому проспекту с пешеходным бульваром посередине. Обогнули дом начальника АГО и по Петропавловской, держа курс на колокольню Петропавловского собора, выехали на шикарную, по меркам Сибири, Демидовскую площадь.

Похоже, Барнаульский горный госпиталь и здание Томского губернского присутствия строили по одному проекту. И красили из одной бочки. Дома были похожи, как двое из ларца. А вот здоровенный свеженький каменный корпус с романскими арками окон, который я принял за какую-нибудь школу или гимназию, оказался Алтайским горным правлением. Причем начинали его строить, как я верно догадался, именно для горного училища. Только Фрезе решил, что столь большое строение для сотни кадетов будет великовато.

С третьей стороны, придавленное собственным весом, расплылось одноэтажное здание инвалидного дома. Портик с классической крышей и греческими колоннами был достоен храма какого-нибудь античного бога, а вся остальная постройка представляла собой неимоверно вытянутую вдоль площади избу.

От реки, монументально и градообразующе, площадь ограничивали цеха сереброплавильного завода. Ну и обелиск с барельефом Демидова в центре. Если не присматриваться, не обращать внимания на все еще не убранные кучи строительного мусора, на серые от грязи окна дома инвалидов, на жирную грязь и навозные кучи под ногами, то легко себе представить, что стоишь не у черта на куличках в четырех тысячах верст от Москвы, а где-нибудь на окраинной площади Санкт-Петербурга. Сильно не хватало мостовой. Или хотя бы асфальта…

Тихонечко, шагом, чтобы не поднимать в воздух облака пыли, выехали на Иркутскую.

Та ее часть, что была ближе к центру, к Демидовскому столбу, пожарами оказалась не затронута. Знакомая уже по Томску, деревянная, с украшенными прихотливой резьбой двухэтажными пряничными домиками, улочка. Клены и березы вдоль разъезженной до колеи дороги. Веселая травушка-муравушка вдоль заборов. Сирень в палисадниках. Другой мир, другой город. Провинция, трогательная и настырная в попытке прыгнуть выше головы.

Наконец нашли дом Гуляева. Вваливаться сразу во двор я посчитал неправильным и отправил на разведку Артемку. Тот отважно открыл незапертую дверь и отправился в глубину дома. Слышно было, как казачок кричит: «Ваше высокоблагородие!»

Не пробыв внутри усадьбы и пяти минут, денщик выскочил и как-то боком, судорожно сжимая рукоять шашки, подошел.

– Что там?

– Боязно мне, вашество. А ну как этот… перекинулся?

– Чего?

– Там, ваше превосходительство, чучелы везде сидять. Дохлые вроде, а зенками так и зыркают! Не иначе хозяин тутошний – колдун и зверев тех заморозил. А можа, и сам в кого перекинулся, штоб, значицца, нас к себе завлечь.

– Это все? – веселился я.

– Ну, там, Герман Густавович, исче камни везде. И на камоте, и на полках валяются. Мнится мне, есть и блескучие, як золото. А в дальней горнице в штофах стеклянных что-то варится и булькает.

– А сам хозяин что же?

Артемка выпучил глаза и развел руками:

– Не видать, ваше превосходительство.

Еще раз хихикнув, глядя на испуганную рожицу молодого казачка, я спрыгнул с лошади. Поймал себя на мысли, что получается теперь это у меня легко и непринужденно. Как у прирожденного кавалериста. Ну, быть может, и не совсем как у казаков, но уж точно лучше, чем у меня же полгода назад.

– Коней во двор заводите и сами там ждите. Артемка, за мной. Посмотрим на твои чучела…

– Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнул тот через левое плечо и перекрестился. – Нету там моего. Звери только…

Сумрачные сени с заставленными бочонками и коробками углами. По-сибирски широкая, с низкой притолокой, дверь из толстенных – медведя выдержат – досок. Дом старый. Бревна благородного, темно-коричневого, с каким-то маслянистым блеском, цвета. Нижние венцы толще, темнее и явно из другого сорта древесины. Но вряд ли строение сохранилось с тех времен, когда по этим местам еще дикие животные бродили. Значит, просто иначе здесь строить не умеют. Пришла артель рукастых мужичков с вострыми топорами – и срубили по старинке, как деды и прадеды строили.

Горница. Она же прихожая и гостиная. Стол с белой скатертью, комод, действительно заваленный образцами камней и серыми, неприглядного вида «колобками» чернозема. Очень много книг. Простенки между окнами, внушительный книжный шкаф, полки-полки-полки на каждом свободном месте стены. Расставленные в одному хозяину ведомом порядке книги. Большие и маленькие форматы – вперемежку. Сразу понятно – не для красоты, не для утверждения образованности владельца. Ими пользуются, читают. В некоторых торчат закладки – веточки, сухие листья, веревочки какие-то…

Чучел оказалось не так уж и много. У страха глаза велики – так, кажется, говорят? Тем более что крупных животных в этом «музее» и не представлено было. Горностай, ласка, соболь, хорь, лисица. Несколько разных сов. Пара хищных птиц, понятия не имею каких, – ястребов, что ли?

На подоконнике, в медном блюде – горка светло-серого крупнозернистого, похожего на соль порошка. Поверх – угловатый, с прямыми углами сколов пирит. Золотая обманка. Сколько пацанов, приняв камень за драгоценный самородок, хватали его потными руками? Пот и пирит – химический, долго не заживающий ожог – первый урок прикладной химии.

Попробовал «соль» на язык. Селитра! Непонятно, чего хотел добиться хозяин, соединив с ней золотистую обманку, – в химии я дуб дубом, – но оба вещества совсем не добрые.

Беленый монумент печи-голландки. Вдоль нее – проход в глубину усадьбы и лестница наверх. Идем с Артемкой дальше. Топаем громко. Вдруг Степан Иванович прилег отдохнуть? И где, спрашивается, слуги? Ни за что не поверю, что этакий домину возможно обиходить без прислуги.

Денщик осмелел, на меня глядя. Шашку свою рукой придерживает, чтобы о мебель не билась, но за рукоять не хватается. Стыдно, должно быть, стало пугаться, когда командир не боится. Шел следом, головой вертел. Только прикасаться к чужим и непонятным вещам все равно опасался.

В устроенную рядом с кухней лабораторию входить не стали. Заглянули с порога, убедились, что ни одной живой души там нет, и вернулись к лестнице.