Зима в раю - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 47

– Слушайте, как вы это себе представляете, где я такие сведения добуду? – пробормотал Дмитрий. – Я слишком мелкая сошка, меня к подобной информации не то что не подпустят – со мной и рта никто не откроет. Особенно теперь, когда у нас после истории с Миллером и Скоблиным все друг на друга волками смотрят. Сущая охота на ведьм!

Рука, протянутая за деньгами, замерла в воздухе. Черт, видимо, придется все же ехать в Биянкур, на съемку! Сергей теперь не даст!

– Да берите деньги, что вы застыли? – нетерпеливо сказал тот. – Хорошо, что честно сказали. Терпеть не могу, когда люди начинают строить из себя этаких Лоуренсов Аравийских, гениев разведки, а на деле получается семипудовый пшик. Теперь я вижу вот что: вы, конечно, не кабинетный сотрудник. Вы боевым офицером были – и остались им. И я вас буду использовать именно по назначению: в боевых операциях. Сейчас я уже спешу, подробнее поясню при следующей встрече, скажу только одно: нам предстоит задача выявить место жительства и устранить одного человека… Да нет, – сам себя перебил Сергей, причем лицо его сделалось брезгливым, – человеком такую тварь назвать трудно. Предатель, гнусный предатель, который выполнял в Европе особые задания советского правительства, однако был завербован американцами. Мы его вовремя разоблачили. К несчастью, он был предупрежден своими сообщниками и скрылся. Хитрая сволочь! – угрюмо воскликнул Сергей. – Сущий оборотень! Ушел прямо из рук. Имеем сведения, что он сейчас в Париже, но след его пока утрачен. Не сомневаюсь, мы его нащупаем, вопрос только времени, и вот тут-то мне понадобятся люди боевые и надежные. И чтобы мыслями были с нами, и чтобы оружие в руках держать умели. Кстати, вы автомобилем управляете?

– Конечно, я же таксистом работал, – кивнул Дмитрий. – А подробней о деталях операции можно узнать?

– Операция пока разрабатывается, – уклончиво ответил Сергей. – Если мы все же решим вас привлечь, вы все узнаете. Но только… но только я вас сразу предупреждаю: вы лучше сначала подумайте хорошенько, потому что, узнав пресловутые детали, вы с нашего поезда уже не сможете соскочить. И если из-за вас наше дело окажется поставленным под удар, месть настигнет не только вас, но и ваших близких. Тут вы должны отдавать себе отчет. Кстати, вы семью как, с собой в Россию повезете или здесь оставите?

– С собой, как же иначе.

– Ну и отлично. Конечно, как же иначе, – кивнул Сергей и чуть ли не насильно сунул деньги Дмитрию в руку. – Все, берите и идите, в четверг распишетесь у меня в ведомости, как положено, а сейчас, извините, ни минуты лишней. – Он распахнул перед Дмитрием дверь и вдруг замешкался, посмотрел пытливо, исподлобья: – Слушайте, Дмитрий Дмитриевич, а как вам Шадькович? А?

– В каком смысле? – непонимающе нахмурился Дмитрий.

– Какой-то он… не пойму… – неопределенно пощелкал пальцами Сергей. – Зыбкий. По-моему, из тех, кто хочет и невинность соблюсти, и капитал приобрести. И советский паспорт получить, и ничего для Родины не сделать. Ничуть не удивлюсь, если он вам там, на лестнице, пел что-нибудь про порядочность и непорядочность, про предательство, про доносительство на своих… А? Сознайтесь, Дмитрий Дмитриевич. Ведь пел же?

– Вы ошибаетесь, – угрюмо бросил Дмитрий. – Кирилл Андреевич меня к вам привел, он гораздо раньше моего узнал, что право на возвращение надо заслужить. И во всем, во всех таких вещах вполне отдает себе отчет. Ничего он мне не пел.

Сергей смотрел своими удивительными глазами недоверчиво и мудро. Видимо, хорошо знал человеческую природу.

– Вы порядочный человек, Дмитрий Дмитриевич, – сказал негромко. – На самом деле признаюсь вам: я рад, что вы пришли к нам. Очень рад. Я знаю, сомнения вам не чужды. Поверьте, я и сам через них прошел в свое время. Друзья, боевое прошлое, честь… все эти понятия мне знакомы. Другое дело, что они имеют смысл лишь тогда, когда существуют не абстрактно, не вообще, не сами по себе, а ради чего-то основополагающего. А основополагающее понятие только одно – Родина. Дружба, война, честь – ради Родины и ее процветания. Если они оторваны от жизни, если их поминают ради ложно понятого товарищества, ради эфемерных духовных ценностей – значит, это ложь самому себе и другим. Пустое прекраснодушие, рефлексия, гамлетизм. Я надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. А если нет, то непременно поймете. Ну, теперь уж идите! – И, быстро стиснув руку Дмитрия своей, сухой и очень горячей, Сергей буквально вытолкал его на лестничную площадку.

«Прекраснодушие и гамлетизм… – машинально повторил мысленно Дмитрий, выходя на рю Дебюсси и оглядываясь. Нет, Шадькович уже ушел. – Почему я не сказал Сергею, что… А интересно, Шадькович выдал бы меня, если бы я заговорил с ним о своих сомнениях? Наверное, наверное… Что «наверное»? Наверное, да? Наверное, нет? Не знаю! Но я не могу, пока не могу доносить на близких мне людей. Прекраснодушие и гамлетизм? Ну и пусть. Как там у Георгия Адамовича? «О Гамлет восточный…»

И Дмитрий вдруг, к испугу какой-то молоденькой дамы в плохоньком сером пальтеце, стоявшей около витрины книжной лавки, стукнул себя по лбу. Сморщился от боли, но боль его порадовала, потому что мигом вернула мысли от стихов к реальности. Стихи – именно эти! – никак нельзя было вспоминать, ни в коем случае нельзя. Потому что стоило их вспомнить, как немедля тянуло сделать только одно: то самое, что он уже пытался сделать тринадцать лет назад в отеле «Le bôton de maréchal» близ авеню Опера́, а именно – застрелиться. Черт бы его побрал, того Гамлета восточного!

Когда мы в Россию вернемся…

О Гамлет восточный, когда?..

Пешком, по размытым дорогам,

В стоградусные холода…

Нет. Не это. Только не это! Лучше уж из Вертинского: «Надо жить, не надо вспоминать, чтобы больно не было опять, чтобы сердцу больше не кричать. Это было, было и прошло, все прошло и вьюгой замело…»

Все прошло и вьюгой замело! Вот именно!

«Да что со мной? – вскинулся вдруг Дмитрий. – Откуда такие похоронные настроения? Наверное, я по инерции, по привычке бреду нахоженной тропой. У меня ведь появился шанс – я смогу вернуться! Я? Или все-таки мы?»

Он прошел по рю Дофин и остановился около Пон-Неф, оперся на парапет набережной, глядя на зеленого бронзового Генриха Наваррского, словно хотел спросить у него совета.