Тираны. Страх - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Чекунов cтр.№ 68

Иван приказывает не топить купца сразу, а обвязать сначала веревкой и окунуть в полынью. Ловкий Тимоха Багаев свистит в пальцы, созывает людей, отдает приказы. Царь одобрительно смотрит на удальца, толкает локтем Малюту: «Глянь, Гришка, каков орел подрастает!» Скуратов морщится — полыхнула болью рана в животе, а душу обожгла вспышка ревности, но терпит «верный пес» государев. Недоверчиво смотрит из-под насупленных бровей на бойкого опричника и ворчит: «Поживем, тогда и увидим…» Испуганно осекается, взглянув на Ивана. У того померкли глаза, сжались губы — бледным рубцом прочеркнули лицо. Как ни часты такие перемены, а никак не привыкнет к ним Малюта. А уж причину искать и вовсе не решается. Одному Богу ведомо, что в царевой душе творится.

Иван же, случайным словом напомнив себе об Орле, мрачнеет. Удалось попам-лиходеям увести вещицу, выскользнула она из рук. Ну да ничего. Растрясет он купеческие да поповские мошны, а там и до потайных ларцов доберется. На рубежах с поляками теперь каждый сажень под охраной. Не вылетит Орел из клетки, рано или поздно — на Иванову ладонь сядет. Одно жаль — если бы раньше порядок в государстве успел навести, глядишь, и Павлин не упорхнул бы, и Курбский, собака, не голоногому Жигимонту ноги бы лизал, а на колу глаза пучил…

Купца Сыркова тем временем подвели к разбитой ограде моста, поставили на край, придерживая с обеих сторон. Толстой смоленой веревкой его обвязали под плечи, а длинный ее конец взял в свои лапищи Омелька. «Смотри, не упусти карася!» — напутствовал силача Тимоха. Великан, вопреки своей обыкновенной привычке, не улыбался, а морщил лицо в тягостном усилии что-то сказать. «Что, Омелюшка?» — насторожился Багаев, заглядывая ему в лицо. «Пя… пянички бещал. Ишь!» — обиженно проурчал опричник. Тимоха оторопел. «Да как же тебе не стыдно! Не я ль тебе лавку тверского купца на разорение отдал? Не ты ль в муке у него извалялся, как порося в грязи, да тех самых пряников мешка два сожрал и животом опосля маялся?» — под общий хохот принялся он отчитывать товарища. Омельян задумчиво склонил голову, пытаясь припомнить, но потом снова на его зверское лицо наползла глупая улыбка: «Ищо хочу…»

Тимоха кивнул: «Будут тебе прянички, а пока лови рыбку!»

Несчастного купца столкнули с моста. Веревка стремительной черной полосой заскользила в широких ладонях Омельяна. Сырков ушел с головой под воду, скрывшись среди месива из ледяного крошева. Тимоха перегнулся через перила моста неподалеку от пролома, шарил глазами по колыхавшейся поверхности полыньи. «Тяни!» — крикнул он наконец. Омельян, ухмыляясь, принялся перебирать веревку, без усилий поднял хрипящего купца на мост и швырнул на бревна. Опричники поставили Сыркова на ноги и снова подтащили, мокрого и безвольного, к пролому. Волосы купца налипли на побелевший лоб, с бороды капало, порты облепили бессильные дрожащие ноги. Вновь полетел несчастный в воду. «Тяни!» Мелькают Омелькины руки, ползет в них черная веревка, поднимается из воды поникшее тело. Купец глухо падает на мокрый скользкий настил, кашляет и хрипит. Иван подходит ближе, наклоняется и с любопытством спрашивает: «Ну, что видел там? Чертей разглядел?» Губы Сыркова дрожат, взор блуждает. Неожиданно, собравшись с силами, он выплевывает царю в лицо дерзкие слова: «Разглядел! Много их там, и все для тебя место готовят!»

Горло Ивана клокочет от ярости, в глазах меркнет свет. В исступлении он бьет купца посохом, железное острие с хрустом вонзается в беззащитное тело. Забрызганный кровью, царь отступает, бешено глядя по сторонам. Подлетевшие опричники кромсают Сыркова на части — рубят ноги и руки, летит вниз его голова, сталкивают сапогами иссеченные останки… Иван подбегает к краю моста и плюет, метя в полынью. Вдруг из черноты выныривает отрубленная голова купца, раскрывает полный крови рот и булькающе хохочет: «Многие лета тебе, государь!..»

— Многие лета тебе, государь!

Иван очнулся и вздрогнул так сильно, что конь его беспокойно фыркнул и выгнул голову, фиолетовым глазом уставился на хозяина.

— Многие лета!

От колокольного звона, криков толпы и громкого пения псалмов кружилась голова.

— Твори волю свою с нами, православный царь! Все, что имеем, и мы сами — твои, самодержец великий!

Взметнулись хоругви в дрожащих руках.

В полумертвом утреннем свете царь плыл на коне мимо верениц склоненных людей, невидяще глядя перед собой.

Вдруг из-за согнутых спин выпрыгнул старичок-оборванец. Весело задрал голову, всю в колтунах, потряс всклокоченной бородой и поскакал верхом на палочке рядом с царем, цокая языком. Одет он был в драный мешок, с грязной шеи свисала толстая ржавая цепь. Босые ноги старичка прытко месили снег. Бельский, на миг растерявшись, перехватил узду царского коня левой рукой, а правой потянул из ножен саблю. Иван скосил глаза на юродивого и взмахом руки остановил Малютиного племянника и заодно остальных — уже и Федька спрыгнул, готов кинуться был, и Малюта конем зашибить собрался.

Старичок заржал по-лошадиному, вытаращил на царя увечные глаза — один кривой, другой сплошь затянут бельмом, зашлепал черным слюнявым ртом:

— Иванушка, покушай хлеба-соли, а не человеческой крови!

Тут уж свита не утерпела. Бросились все разом хватать дурачка, да пока толкались и мешали друг другу, тот юркнул обратно в людскую гущу и словно сквозь землю провалился.

Гневаясь не столько на выходку оборванца, сколько на бестолковых опричников, устроивших кутерьму не хуже скоморошьей, царь остановился возле ворот кремля. Спешился, снял с седла посох и, не глядя ни на кого, молча направился в собор Святой Троицы. Растерянные настоятель, воевода, знать и духовенство топтались на площади. Шагнули было следом, но остановились перед остриями пик и сабель. Опричники споро разоружили кремлевскую стражу, живой стеной перекрыли ворота. Несколько отрядов пробежало внутрь кремля, расставляя всюду свои дозоры.

Федька Басманов, глянув озорным глазом на выставленное угощение, крутанул коня и послал его шенкелями прямо на столы. Вороной взметнулся, перескочил через кувшины и блюда, влетел в стоявшую рядом толпу, а задними копытами опрокинул один из столов.

— Гойда! — захохотал Васька Грязной и по примеру Басманова направил своего коня крушить и топтать псковские пироги да закуски.

— Гойда! Гойда!

Народ закричал, заметался по площади, хлынул вдоль стен детинца. Черными тенями неслись за толпой всадники с саблями.

Упал с рассеченной головой настоятель собора, рядом с ним грузно рухнул проткнутый пикой псковский воевода. Из опрокинутого кувшина выливалось густое вино, ползло багряным змеистым ручейком к натекавшим кровавым лужам.

Иван, не обращая внимания на то, что творилось за его спиной, неторопливо шагал к собору. Поднялся по оледенелым ступеням, толкнул высокие двери.

Прислушиваясь к гулкому отзвуку своих шагов, прошел к царским вратам. Долго стоял перед иконостасом, не молясь, с пустым лицом, в холодном сумраке пустого храма.

Резко развернулся и вышел на церковное крыльцо, дернул ворот расшитого золотом кафтана, чувствуя, как густеет воздух и уходит из-под ног твердь. На миг померещилось, будто барахтается он в ледяной полынье, камнем тянет ко дну намокшая одежда, заходится в немом крике рот…