Георгий проницательно посмотрел на него.
– А зачем вы мне это рассказываете? – спросил он. – Почему не арестовываете?
– Потому что пока доказательств нет. Но скоро будут. И, главное, нравишься ты мне, – решился Харченко врать до конца. – Может, ты и был преступник, но теперь-то исправился. И что получается? Получается, ты теперь за другого отвечать должен. Я бы на твоем месте скрылся.
Георгий думал тяжело и довольно долго. Спросил:
– А кто же будет отвечать?
– Найдется кому! – весело воскликнул Харченко.
– Нет, – сказал Георгий. – Пусть.
– Что пусть?
– Если я человека убил, я хочу это точно знать. Я хочу это вспомнить. Пусть мне будет нехорошо, но… Я недавно днем присел на солнышке отдохнуть и заснул. На бок свалился, отлежал руку. Стал ее щупать – ничего не чувствует. Потом отошло, конечно. А удобно ведь, да? Никакой тебе боли, хоть режь, хоть коли. Вот и память сейчас у меня такая. Анестезированная, можно сказать. Не хочу. Пусть будет больно. Я хочу отвечать за себя, понимаешь, лейтенант?
Лейтенант не понял.
И уехал в полном недоумении.
16
И как только он уехал, появилась Татьяна. Она сразу же после разговора с Харченко закрыла магазин и побежала к Георгию. Увидела там машину лейтенанта, пережидала, прячась в кустах у забора.
Сразу же спросила:
– Что говорил?
– Что есть какие-то данные, будто я преступник. Будто человека убил.
– Врет! Если данные – пусть предъявит. Что еще говорил?
– Что мне надо скрыться. Я и сам начинаю думать… Чтобы тебя не подвести…
– Очень приятно! – иронически одобрила Татьяна. – Заказ взял, а не доделал, кто отвечать будет? Я! Потому что тут останусь. И хоть ты мне никто, а все-таки у меня живешь. Поэтому, кстати, меня Харченко и достает.
– То есть?
– Клинья он бьет под меня, а ты ему мешаешь!
– Вот оно в чем дело, – задумчиво сказал Георгий. – В таком случае – грубо ведет себя. Прямолинейно.
Татьяна пожала плечами:
– А как он еще будет себя вести? Во-первых, мент, во-вторых – молодой еще. Он по-другому и не умеет. Короче, нет у него на тебя фактов, шантаж это!
– Может быть… – Георгий посмотрел Татьяне прямо в глаза, как он это иногда умел (и ее эти взгляды просто переворачивали), и спросил:
– А если я вдруг и вправду человека убил?
Татьяна горячо возразила:
– Ничего подобного!
– А если? Представь, что рядом с тобой – убийца.
Татьяна представлять не захотела.
– Какой убийца? Это ты-то? Ну, ладно, допустим, – пошла она на уступку, – что-то когда-то было. Но было в прошлой жизни! Это все равно… ну… – Татьяна искала сравнение и нашла. – Это все равно что во сне что-нибудь… Сам знаешь, какие бывают сны. И убить можешь и что угодно. Но это же во сне!
– Сны отражают наши тайные желания, – печально сказал Георгий.
Но Татьяна в этой мысли ничего печального не увидела:
– Ой, прямо удавиться из-за этого! Мало ли я чего желаю! Если бы было, чего я желаю, у меня бы каждый второй покупатель трупом бы стал – так иногда надоедают, особенно пьяные! Не в том дело, чего я там желаю, а как себя веду, правильно? Другой, может, желает всех вообще поубивать, но терпит, а другой едет себе спокойно на машине, никого не хочет убить, а ему старушка под колеса выскочила – задавил, убил, его в тюрьму. Понимаешь? То, что есть, это важно, а что мы там думаем – дело десятое!
– Так оно же есть! Только я не помню.
Татьяна не стала больше спорить. Сказала только:
– Не задерживайся сегодня.
– Ладно…
17
Чтобы не задержаться, Георгий ушел с работы пораньше – наметил зайти в поликлинику и побеседовать с психиатром Кобеницыным, если застанет.
Застал – и рассказал о своей душевной смуте.
– Допустим, я кого-то сильно обидел в прежней жизни. Или даже убил. И не помню. Это понятно. Но я и не чувствую. То есть – не могу представить, что я кого-то убил. Даже мысль об этом противна.
– И в чем вопрос?
– Вопрос: почему не чувствую? Ведь есть люди преступного склада, такой человек может убить, забыть, но он остается жить преступником. И при случае опять может убить. А я не могу. То есть я изменился, так? То есть, если сравнить, упал бандитом, встал честным?
– Необязательно, – ответил Кобеницын. – Один и тот же человек в разных условиях может быть и одним, и другим, и третьим. Зависит от множества факторов. От личности тоже, конечно. Но еще и от социальной санкции на убийство.
– Понимаю.
– Действительно понимаете?
– Конечно. В состоянии войны государство разрешает убивать. И это считается даже геройством.
Кобеницын порадовался, что в кои-то веки говорит с умным собеседником:
– Именно! Может выдать санкцию государство, религия, верней, ее фанатики, крестовые походы вспомним или теперешний исламский терроризм, класс или партия, если это гражданская война, лично командир, главарь банды. В банде – бандит, дома – чудесный муж и отец, сколько фильмов на эту тему! А вы что-то вспомнили? – перешел он от теории к практическому вопросу.
– Нет.
– Разве? Говорят, занялись строительством. Значит, какие-то навыки вернулись?
– Не уверен. Я больше наугад.
– Но руки-то помнят, да?
Георгий посмотрел на свои руки:
– А черт их знает, что они помнят…
18
В этот вечер Рената Ледозарова, приехав к дому, увидела, что Георгия нет.
Кумилкин и Абдрыков еще ковырялись на участке, что удивительно, ибо кто ж работает без бригадира, без начальства? Но было объяснение: Одутловатов сразу же после ухода Георгия сбегал за парой бутылок, они немного выпили. Да и разговор завязался интересный, потому что Одутловатова опять понесло в философию. Началось с пустяка: Кумилкин довольно криво уложил ряд керамических плиток на постаменте будущего фонтана, и Одутловатов сделал ему замечание:
– Халтуришь, пельменник! – так он в шутку иногда называл племянника. За любовь к пельменям в том числе, но и по созвучию.
– Так все равно же они под водой будут! – отмахнулся Юрий.
– Вот именно, – согласился с напарником Абдрыков. – И потом: не себе же делаем!
– А вот тут вы обои в корне не правы! – сказал дважды инвалид. – Смотрите сами. Насчет под водой – а когда воду будут спускать? И даже если не будут, человеку приятно знать и представлять, что у него не только снаружи все красиво, а и внутри все прилично! Ну, вроде того, не только лицо побритое, но и печень в порядке, если сравнить. А если взять в срезе возможного исторического последствия и археологии? Вон, я читал, людей уже три тысячи лет как нет, а нашли всякую мозаику, откопали, в музей отвезли. И у нас так же: откопают через пару тысяч лет и ахнут – молодец, Кумилкин, как он плитку положил, надо же! Понял?