Несбывшаяся весна - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 99

Храмов постоял, словно собираясь еще что-то сказать, но не решился – повернулся, отдернул занавеску и ушел. Поляков и в самом деле уснул – уснул мгновенно и очень крепко, а когда открыл глаза, был уже вечер, раздавали ужин, в палате стучали ложками по мискам, выскребая кашу, санитарка Земфира ходила по палате, гортанно выкликая, словно торговка на базаре: «А вот чаю подлить! Чаю кому?» А рядом с Поляковым на тумбочке в узенькой вазочке, похожей на карандашницу, стояли три герани. На сей раз они были все красные.

* * *

Придя в госпиталь, Ольга обнаружила, что забыла халат.

Неудивительно! Еще слава богу, что вообще голову не забыла! А ведь запросто…

Она никак не могла понять, что происходит. Зачем, прибежав домой после дежурства, срезала три веточки красной герани и снова понеслась в госпиталь?! В крайнем случае можно было отнести их утром.

Но нет, почему-то откладывать на утро было нельзя. Неведомо почему. Только сегодня!

Точно так же, неведомо почему, нельзя было принести Полякову белой герани, срезав ее с куста, который стоял в столовой третьего этажа. Не подходила также и розовая. Только красная!

С красной геранью начались какие-то странности: после ареста мамы она почему-то почти перестала цвести, а сейчас ее словно заколдовали – выпускала одну гроздь за другой, совершенно затмив розовую и белую, которые стояли рядом на подоконнике.

Вот поэтому Ольга и срезала на сей раз только красную герань.

Только поэтому, да?

Она не знала.

Слава богу, Поляков спал, когда она, как воришка, держа герань завернутой в полотенце, прокралась в его закуток. Она сунула веточки в воду и торопливо сбежала, даже не дав себе лишней минуты постоять и посмотреть на него. Хотя он бы все равно этого не заметил, его черные глаза были закрыты…

Потом Ольга убежала домой окончательно и легла спать. Но не спалось, потому что она начала жалеть, что не посмотрела на Полякова как следует, пусть даже на спящего. У него ведь не только глаза необыкновенные, он вообще очень красив! Посмотреть на него хотелось до такой степени, что Ольга даже плакать начала от невозможности это сделать. Тогда она встала, взяла маленький ручной фонарик, который начинал светить, если с силой жмешь на ручку, и отыскала на полке сказки Пушкина с отклеившейся обложкой. Достала оттуда изрезанную фотографию, в центре которой раньше был молодой дядя Шура, а теперь остались только «псы сыскные» Охтин и Смольников. Охтина она отрезала и опять сунула в книжку, а фотографию Смольникова взяла с собой в постель и уставилась на нее, беспрестанно жужжа фонариком.

Может, ей только казалось, конечно, но они были просто поразительно похожи, Смольников и Поляков. Совершенно одинаковые черты лица, удивительно похожи глаза, и одинаково зачесаны назад темные волосы.

«Глупости, – твердила себе Ольга. – Фотография старая, плохая, они похожи чуть-чуть, мне просто хочется его видеть, вот я и ищу сходство…»

Она сунула снимок под подушку.

«Мне хочется его видеть!»

Страшное признание…

А ведь очень легко могло получиться так, что она больше никогда не увидела бы Полякова. Если бы стрелявший взял чуть левее, он бы убил его.

И Ольга в сотый, наверное, раз принялась размышлять о том, кто он такой – стрелявший.

По всему выходило, что Колька Монахин, больше некому. И если Поляков слышал их разговор, он понимал, что Николай мог задержаться, в свою очередь послушать уже его с Ольгой разговор. А потом выстрелить ему в спину.

За что?

Ольга перебирала в памяти каждое слово. Придраться не к чему! Придраться можно было только к взглядам, и дрожи пальцев, и трепету сердца. Но их Николай не мог ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. И если он стрелял в Полякова, то не из ревности, а из ненависти. Как в майора НКВД. В одного из тех, кто уничтожил его семью, а потом уничтожил семью Ольги.

По сути дела, она должна быть Николаю благодарна… по сути дела, она ведь ненавидела его. Одно понятно: даже если Поляков тоже связал концы с концами и догадался, кто в него стрелял, он ни слова о своих догадках не сказал тому подполковнику, который к нему приходил и который раньше допрашивал Ольгу. Она тоже промолчала о Николае.

А может, стрелял не он?

Тогда кто?

Представить себе какого-то неведомого человека, который таился за углом подворотни, подслушивал их разговор, а потом выстрелил в Полякова, было так страшно, что Ольга от страха свернулась клубком и натянула на голову одеяло. Но уснуть не могла: начали мерзнуть ноги. Она ощупью нашла в комоде чулки, натянула – и заснула немедленно, едва коснулась головой подушки. Ночь пролетела в мельтешении каких-то лиц: были там и Поляков, и Смольников с Охтиным с фотографии, и Николай, и почему-то Тимур Казбегов, и, что еще более удивительно, Григорий Алексеевич Москвин, в 41-м году застреленный уполномоченным НКВД, которого так и подмывало застрелить Ольгу…

Москвин убит. Поляков ранен. И все из-за нее!

С этой мыслью Ольга проснулась. Нужно было с кем-то поговорить. С кем-то посоветоваться. К тете Любе идти не стоило. Даже страшно представить, что с ней будет, когда Ольга скажет, что, кажется, этот майор НКВД…

НКВД! О господи!

«Мама! – заплакала Ольга, пряча лицо в подушку. – Мама, ну ты где?! Мамочка, вернись! Мне сейчас никто не нужен, только ты!»

Мысли о маме закружились, поплыли, как осенние листья по воде. И мелькнуло воспоминание – из рассказа тети Любы: как мама ходила заказывать молебен в часовню Варвары-великомученицы.

Вот куда пойдет Ольга! Вот с кем посоветуется!

Часовня, правда, закрыта, давно закрыта, заброшена. Купол снят, и кровля ободрана. На крыше даже тоненькая березка выросла.

Но ведь она осталась! И место это по-прежнему хранит воспоминание о маме, о Сашеньке Русановой, которая однажды пришла сюда, пришла за помощью сердечной.

Теперь помощь сердечная нужна ее дочери. Матушка Варвара, помоги!