Семейное дело - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 26

Вера улыбнулась, и к последним словам Толик присоединил ироничную ухмылочку, призывая отца не воспринимать сказанное слишком всерьез. Но для Виталия Ильича это стало таким потрясением, что он поспешно поднялся и пробормотал что-то наподобие «об этом стоит подумать». Толик, судя по всему, рассчитывал, что отец немедленно уйдет. Однако Виталий Ильич удивил сына, заявив:

— Да, кстати, совсем забыл, зачем к тебе пришел! Дай-ка мне детскую энциклопедию.

— Какой том?

— О религиях мира.

Роскошная детская энциклопедия издательства «Аванта+» была куплена для Леночки, и, хотя Леночке до нее предстояло еще расти и расти, хранились эти книжищи, облаченные в нарядные суперобложки, все равно в комнате молодых. Время от времени Сумароков брал почитать то один, то другой том на сон грядущий. Особенно привлекали его астрономия и физика: по этим предметам у него в школе были «пятерки», и с отстраненным сожалением (что прошло, того не вернешь) он думал, что, если бы он не связался со своей суматошной профессией, может, занялся бы теорией «черных дыр» или, окончив физтех, работал бы сейчас в каком-нибудь НИИ. Зарплата, конечно, тоже была бы хиленькая, зато — никаких трупов… Однако сейчас энциклопедия потребовалась ему не для развлечения и не для ностальгических вздохов.

Даты терактов в московском метро представляли собой богатую пищу для размышлений — тем, что не поддавались никакому очевидному истолкованию и повторялись через неравные промежутки времени. Не были ли они приурочены к каким-либо памятным датам? И если верно предположение, что терроризм имеет исламский характер, не связаны ли эти памятные даты с мусульманской религией?

Том «Религии мира», часть вторая (первая часть содержала всякие малоподходящие индуизмы и шаманизмы), этого предположения не подтвердил: ни Рамадан, ни Курбан-байрам, основные исламские праздники, и близко не соответствовали вызубренным наизусть датам. К тому времени, как Сумароков перешел к описанию барашка, которого режут в Курбан-байрам, первоначальный посыл стал казаться ему дурацким: в самом деле, неужели мусульмане захотели бы испортить взрывами праздник своим единоверцам, которые, как-никак, тоже ездят в московском метро?

Может, начать с другого конца: что, если датами взрыва выбраны праздники христианские? А так как дело происходит в России — православные… Православным вообще везет, как утопленникам: вот и американцы кидали на югославские города бомбы с надписями «С Пасхой!». «Целый мир на нас ополчился», — с неясной тоской подумал Виталий Ильич, который вообще-то все религии относил как к облапошиванию населения. У православных праздников оказалось гораздо больше, чем у мусульман, и они были в основном кочующими, связанными с днем недели — воскресеньем, — а не с определенным числом. Положив рядом карманный календарик, украшенный изображением какой-то голой музейной античной тетки, и еще один, вырванный из прошлогоднего ежедневника, Виталий Ильич дотошно доискивался истины. Числа не совпадали.

Стоп, стоп! А почему он зациклился на религиозной тематике? Остается невостребованной еще прорва дат. Вот хотя бы революционные. День рождения Че Гевары, к примеру. Когда он там родился? — надо бы поменять том энциклопедии… Но тут впору было остановиться и развести руками: а почему именно революционные? С таким же успехом можно подготовить теракт ко дню рождения Пушкина или Чехова. Или Низами, или Омара Хайяма. Или двоюродной прабабушки террориста.

«В этих датах нет никакого смысла, — подумал Виталий Ильич, захлопывая ненужный более том „Религии мира“, часть вторая. — Если же и есть, мне его не разгадать».

И, грузно поднявшись из-за стола, сунул энциклопедию жене, которая вот уже минут семь наблюдала за его умственными потугами, не решаясь спросить о чем-то своем, и буркнул:

— На, почитай про Хануку. Или Курбан-байрам. Это обогатит тебя религиозно, нравственно и духовно.

— Лариса считает, будто у меня с Нелькой что-то было? — Роланд Анатольевич Белоусов, откинувшись на спинку стула в кабинете Турецкого, захохотал. В этом смехе слышалась искренность — неподдельная и все же преувеличенная, как если бы человек, сознавая свою невиновность, непременно хотел, чтобы эта невиновность стала очевидна и для других. Александр Борисович внимательно наблюдал за сменой выражений его подвижного лица: настороженность… удивление… улыбка… смех… — Ну женщинам вечно мерещится только одно. Как вы думаете, почему они так зациклены на всяческих изменах и романчиках, своих и чужих? Впрочем, понятно, Лариска так и не вышла замуж… Но Неля! Во-первых, Александр Борисович, она жена моего друга, а это для меня святое. Да. Можете поверить. «Не пакостить, где ешь», — вот мое золотое правило. А во-вторых… вы же видели ее! Негалантно так выражаться по отношению к женщине, но, между нами, после первых же родов тростинка-Неля превратилась в цистерну для особо крупных перевозок. А я не отношусь к ценителям кустодиевской красоты. Кое-кто, наверное, может упрекнуть меня в банальности вкуса, но у женщины должна быть талия. По крайней мере, этой деталью фигуры она обязана обладать.

Вопрос об интимных отношениях с Нинель Петровной был задан Турецким не сразу, не в лоб. Для начала он позволил Белоусову поболтать на темы граффити и предположить, кому была выгодна смерть Николая Скворцова. Второй из закадычных друзей покойного, в отличие от первого, вел себя более сдержанно и более адекватно. Он сухо и строго сообщил, что со смертью Скворцова искусство граффити, собственно говоря, никакого урона не понесло, поскольку тот давно занимался совершенно иными вещами. Да, наверное, можно было бы упрекнуть Николая за то, что он небрежно относился к своему таланту, растрачивая бесценный дар на пустяки. Но каждый вправе выбирать свой путь, и за это не судят. И уж тем более за это не убивают. Поэтому для него, Роланда Белоусова, трудно вообразить фанатика-райтера, посылающего пулю в старшего собрата по ремеслу, который давно вышел в тираж. Нет, скорее всего, Коля пал жертвой каких-то отморозков, которые не имели понятия, на кого поднимают руку…

Вот тогда-то Турецкий и задал вопрос о Нинель Петровне, в ответ на который Роланд Белоусов разразился вышеприведенным монологом, который то и дело тонул в его здоровом смехе.

— Что же заставляло вас посещать дом Скворцовых в отсутствие Николая? — ничуть не обескураженный, гнул свое Турецкий. Многолетний следовательский опыт приучил его, что не нужно верить смеху. Не нужно верить чересчур очевидной невиновности. Однако на лице Белоусова, гладком, артистически-моложавом, украшенном вызывающими бакенбардами, не было заметно никаких скрытых или явных опасений. Он просто затруднялся с формулировкой мыслей:

— Мгм… вы мне не поверите. Толкование Ларисы любого следователя устроит больше. А это… трудно понять…

— А вы попытайтесь объяснить.

— Ну хорошо. Я ходил туда ради детей. Вы можете мне поверить?

— Могу. Но зачем?

— Об этом просила меня Неля. Как раз в тот день, когда дура-Лариса внезапно вернулась с полдороги… Что-то она забыла: сумку? Нет, это даже для нее слишком… По-моему, зонт! Да, точно, Неля сказала, что зонт. В конце концов, это не представляет для вас ни малейшего интереса. Важно то, что Неля просила меня прийти, когда дома никого не будет. Она хотела со мной поговорить.