Он умудрился вклиниться в то мгновение тишины, когда жуткая
баба как раз перестала взывать о помощи и перевела дух, набираясь сил для
нового ора. И мы с ней обе поворачиваем головы к двери.
Сосед держит в руках мобильный телефон, при виде которого
бабища испускает странный звук. Что-то подобное я слышала недавно…
Точно! Корзина! С аналогичным звуком очищается электронная
«корзина» в компьютере! Только изданный ею звук гораздо громче и неприличнее.
С трудом соображаю, что вовсе это не то, что я подумала
своим извращенным умом, а восклицание изумления.
– Ради бога! – бормочет дяденька. – Телефон лежал в кармане
моей куртки, но я, видимо, перепутал и залез в вашу. Простите великодушно! Мне
срочно надо было позвонить, я спешил, поэтому перепутал. Клянусь, это произошло
нечаянно. Простите великодушно!
Соседка медленно поднимается, выхватывает у него из рук
мобильник, подозрительно смотрит то на аппарат, то на трясущегося от
неподдельного страха «бухгалтера». Не сказав ни слова, сует телефон в свою
сумку, которая стоит рядом с ее подушкой, плюхается на полку и поворачивается к
стене. Как ни в чем не бывало!
Я сижу, поджав голые ноги, и тупо смотрю в глаза «милого бухгалтера».
До меня с трудом доходит, что взгляд его как-то подозрительно быстро утратил
выражение растерянности. Елы-палы, как принято выражаться… Да ведь «милый мой
бухгалтер» смотрит на меня с глубоким осуждением!
Нет, надо же, а?! Да ведь это я должна прожигать его
укоряющим взором! Тоже мне, рассеянный с улицы Бассейной! Из-за его дурацкой
рассеянности я чуть не погибла! А он даже не подумал извиниться передо мной!
Ишь, какое праведное возмущение во взгляде!
А, ну да. Я ведь сижу перед ним практически раздетая. Ноги
голые, маечка легонькая. Вот он и негодует. Так сказать, мне не к лицу и не по
летам…
Виновато отвожу глаза, шмыгаю под простыню и укутываюсь с
головой. Дяденька снова шарится около курток и снова выходит. В эту минуту я
чуть поворачиваюсь и вижу в его руке телефон. То есть он еще не наговорился в
прошлый раз. Видимо, просек, что тратит чужое время и чужие деньги, вот и
вернулся за собственной мобилой.
Какое счастье, что вовремя вернулся!
Как только он задвигает за собой дверь, мое сердце начинает
прыгать, как яйцо в кипятке. Между прочим, очень верное сравнение. Еще есть
такая метафора – трястись как овечий хвост. В жизни этого не видела, но,
наверное, со мной сейчас происходит что-то подобное. Я просто не могу
оставаться наедине с безумной теткой. Дело не только в страхе, которого я
только что натерпелась. В этом купе все настолько переполнено ненавистью, что,
кажется, она давит на меня, как медленно надвигающийся пресс. Еще чуть-чуть – и
расплющит.
Что вообще происходит, а?
Я не понимаю. Одно мне совершенно ясно: оставаться здесь я
больше не могу. Ни единой минуты!
С безумной скоростью одеваюсь, хватаю с пола – сумку, со
стола – свой билет, с крючка – куртку. Слышу, как начинает ворочаться на своей
полке моя жуткая соседка, но не жду, пока она повернет свою многопудовую тушу.
С силой бью по выключателю, оставляя ее в темноте, – и вылетаю вон из купе,
шарахнув дверью как можно громче.
Вижу в маленьком закутке около туалета фигуру «милого бухгалтера».
Он стоит пригнувшись, прижав к уху мобильник.
Нет, от этого благородного рыцаря я тоже хочу оказаться как
можно дальше. Меня в нем все раздражает. Его вид, его голос, само его
благородство.
Да что за чертобесие?! Вторые сутки подряд вокруг меня
клубятся какие-то непонятки! Надоело! Я перейду в другой вагон. Желательно в
плацкартный. Или в общий! Или вообще буду спать в собачьем ящике под вагоном.
На крыше, где угодно! Только не в своем купе!
Бегу со всех ног мимо купе проводницы. Около титана стоят
полная дама с высоким начесом – начальник поезда – и крохотный, как мальчик,
старичок с совершенно белой, седой головой. Я проскакиваю мимо, пробегаю тамбур
и утыкаюсь в какую-то запертую дверь. Дергаю ее раз и еще раз – и тут до меня
доходит, что это дверь вагона-ресторана.
Ну да! Я в девятом бегу по ходу поезда, а ресторан всегда
находится именно что между восьмым и девятым вагонами. Эту нехитрую истину я
установила прошлой ночью на собственном горьком опыте. И теперь мне вновь
приходится столкнуться с ней…
Ну это просто рок какой-то!
То есть в начало состава не пройти. Значит, надо вернуться в
вагон. Там, правда, торчит этот «милый мой бухгалтер»… Ну ничего. Я немножко
подожду. Наговорится же он когда-нибудь по своему несчастному мобильнику. Уйдет
же! Тогда я и пробегу в другой вагон.
Стою в тамбуре, зябну (ох, курточка моя явно не по погоде!)
и невольно вслушиваюсь в разговор, который проистекает между старичком,
проводницей и начальником поезда.
Поначалу до меня долетают одни какие-то взаимные причитания,
потом начинаю вникать в суть дела. Оказывается, дедуля (ветеран, инвалид и все
такое) сел в Ильине. (Боже! Так мы уже и Ильино проехали?! Опять-таки – роковое
для меня местечко!) Старику достался только билет на верхнюю полку. Он не
сомневался, что кто-нибудь из попутчиков уступит ему свое место внизу. Обычное
дело! Однако на сей раз ветерану не повезло. В его купе едут аж две беременные
женщины. Требовать от них залезть на верхнюю полку и в голову никому не
взбредет! Сейчас дедок просит проводницу пройтись по вагону и спросить, не
согласится ли кто-нибудь с ним поменяться, а та вяло отнекивается: дескать, все
пассажиры уже легли спать, жестоко их будет просить подняться. Да и вряд ли кто
станет меняться. Начальник поезда запросила по рации проводниц других вагонов,
но и там все нижние полки заняты.
Я с силой толкаю дверь и вбегаю из тамбура в коридор.
– С радостью с вами поменяюсь! – кричу я. – Пожалуйста! У
меня тринадцатое место! Нижняя полка в четвертом купе! Можете идти туда хоть
сейчас! А ваше место какое?
Дедок мгновение смотрит на меня бледно-голубыми, словно
неживыми глазами. Такое впечатление, что он малость одурел от нежданно
привалившего счастья.
– Тринадцатое место?! – бормочет он наконец. – Ах ты, беда
какая! И число нынче тринадцатое!
Постепенно юмор ситуации начинает до меня доходить. Дедок-то
суеверный, оказывается! Ну не смех ли, а?!
Проводница тоже хихикает, однако монументальная начальница
поезда искренне возмущена: