Убыр - читать онлайн книгу. Автор: Наиль Измайлов cтр.№ 75

Я как мог заглянул внутрь. Пошатываясь, вышел во двор и долго смотрел на трубу. Пожал плечами и вернулся в комнату за сестрой.

Драка, вспышки и стоны ее не разбудили. Она лежала спиной ко мне, головой в подушку, не шевелясь и не дыша.

И щека у нее была твердой и холодной.

Я отдернул руки, подавил всхлип, забрался на скамью, поднял Дильку и перенес ее на полати. За нами торжественно поплыли два перышка, то снежные от лунного света, то невидимые. Я, суетясь, осмотрел и общупал Дильку, затеял искусственное дыхание и тут же бросил, потому что не умею. Руки у меня стали холодными и чужими, я боялся сделать больно или слишком грубо разбудить и все надеялся, что это получится вопреки боязни.

Не получилось. Дилька в платочке была совсем как старинная куколка, щекастая, усталая, обиженная. Почти как настоящая, но не настоящая. Неживая. Не было на ней ни ран, ни укусов. Она просто перестала дышать, как сутки назад. Но ведь и воска на ней теперь тоже не было. Инфаркт, знаю, бывает, инсульт, удар еще какой-то, я читал – но не у восьмилетнего же ребенка. Или у них тоже бывает? Тогда какой смысл жить вообще?

Я дернул себя за волосы, ударил кулаком по голове. Легче не стало, мыслей не прибавилось. Смысла в жизни не было, в смерти тоже. Смысла не было ни в чем.

Я сел на пол рядом с полатями и, кажется, беззвучно заскулил.

Я хотел спасти сестру – и не спас. Я ничего больше не хотел. Я ее из дому увез в леса какие-то, заставил мучиться, голодать и пугаться так, как она никогда бы, наверно, не испугалась. И все ради того, чтобы она вот так застыла сломанной куклой в дырявом платочке.

Почему, ну почему? Что еще надо было сделать? Я сделал все, что мог, научился тому, про что и думать не умел. Я не ел, не пил, получал по башке, тонул и шарился по могилам, своим и чужим, рвался на полоски какие-то кровавые – этого мало, что ли?

Значит, мало. Я бегал, нырял, охотился, дрался ради нее – а она к тому времени уже перестала дышать и застыла.

Обещал спасти – и не спас. Маленькую девочку не спас. Родителей тем более не спасу. Всё.

Потому что обещал не бросать ее – и бросил.

Неправда.

Я вытер глаза и вскочил, чтобы крикнуть это, чтобы все зубы выбить тому, кто так говорит. Постоял, разжал кулаки и сполз на полати рядом с Дилькой. Кричать я не мог. Кричать было не на кого. Да и нечего было кричать. Даже если Дилька умерла не от испуга, а от остановки отработавшего свое неисправного сердца. Даже если она не просыпалась ни на секундочку и тихо уплыла из сна никуда. Даже если ей там хорошо, спокойно и наконец-то не страшно. Все равно это случилось, когда старший брат ее бросил. Она про это и не знает – но я-то знаю.

А если и она знает, то мучится оттого, что старший брат еще и брехло. Ей всегда за меня было стыднее, чем мне – за мои двойки, поражения и какую-нибудь дебильную дразнилку Юльки-дуры из параллельного класса, на которую я плюнул и забыл, а Дилька до сих пор Юльку-дуру ненавидит. Ненавидела.

Я снова заплакал, уткнулся сквозь продранный платок в самое Дилькино ухо и прошипел как уж смог:

– Диль, я тебя не бросал. Я тебя никогда не бросал и не обижал. Особенно вот теперь, честно. И раньше, ты помнишь, за комп садиться давал, и мороженым менялся, когда ты хотела, и телефон позволял… Ну в тот раз не мог, честно, – там же аккумулятор сел, ты же видела. Ну вот смотри.

Я вытер нос, вытащил телефон и почти уже показал Дильке. Только это совсем театр какой-то был. А тут же не театр, тут – всё.

Я хотел швырнуть телефон в угол – а он мигнул. Он мигает в режиме ожидания. И вот теперь, значит, был в таком режиме, хотя давно вырубился, промок и сдох. Приборы не навсегда умирают, в отличие от людей.

И все равно я зафигачил бы его в угол. Но палец автоматически, сам вообще, зажег экранчик. И там был значок разряженной батареи и мама с папой. Тот самый ролик, который Дилька тогда посмотреть хотела.

– Вот, – прошептал я и включил воспроизведение.

Мама с папой, весело переглядываясь, запели, мама правильно и звонко, а папа басом и криво совсем, но все равно красиво. И сами они были молодые, красивые и веселые. Я затрясся и хотел выключить, но тогда бы опять обманул. А смотреть и слушать не мог. Не татарин, значит.

Я сдержался и очень осторожно, чтобы не погасить и не потревожить, приподнял Дилькину голову и положил телефон под нее. Теперь она не могла видеть, но могла слышать. То есть могла бы слышать. А я не видел и почти не слышал – ни телефона, ни того, как на улице какая-то птица зачирикала. Гореть им, птицам. Я вцепился в волосы, чтобы дождаться, пока все доиграет и можно будет уйти, или лечь, или встать, или сдохнуть наконец. Зажмурился и беззвучно пробормотал:

– Taň nar ata, özelä üzek, cırlata da elata [47] .

Брехня это все.

Никаких зорь нет и не будет. Внутри все оторвалось и исчезло. Плакать не буду, а петь никому не дам. Хватит.

Я выпрямился, чтобы выдернуть телефон из-под уха Дильки, и тут телефон сам дернулся, с хрустом, и замолчал.

Я застыл, как катком стукнутый, соображая, может ли телефон дернуться сам, или это все-таки Дилька дернулась. Мертвые не оживают. Но ведь она и в болоте была мертвой, а стала нормальной. Вдруг и сейчас. Или телефон в режим вибрации скакнул и вырубился, беспощадно напомнил я себе, с жадностью всматриваясь в лицо сестры. Оно было таким же усталым, обиженным и кукольным. А затылок, кажется, зашевелился.

За полсекунды я придумал кучу гадостей, одна другой страшнее, но не мог ни двинуться, ни зажмуриться, хотя очень хотелось. А через полсекунды я понял, что это не шевеленье. Это просто платок промокает чем-то темным.

Бог мой, что же это такое, подумал я, как будто не знал, что за темная жидкость может пропитывать платок на голове. Но почему?

Я подсунул руки под Дилькину шею и ноги, с трудом поднял сестру и прижал к себе. Удобнее было зажечь свечку, повернуть лежащее тело и рассмотреть его с безопасного расстояния. Но я не сыщик из кино. А Дилька моя сестра. Устал я бояться, но не в этом дело. Дело в том, что мы брат и сестра. Бояться друг друга мы не будем. Живые ли, мертвые – не важно.

Дилька привалилась ко мне как во сне. Я сморщился, но удержался от рева, и медленно, чтобы не побеспокоить сестру, рассмотрел темное и, оказывается, не очень большое пятно на ее платке. Рассмотрел торчащий клочок ткани в серединке этого пятна, прямо над ухом, где раньше была мелкая прореха. Рассмотрел плохо различимый в тени и крови, но очевидно расколотый почти пополам телефон с черным осколком, всаженным в экранчик и, кажется, еще и в полати. Рассмотрел перышко в лунном пятне посреди комнаты – второе не рассмотрел, его, наверно, придавил кот, медленно вылизывающий раны. Рассмотрел взъерошенную лежанку на печи.