Год длиною в жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 81

Метеостанция оказалась таким же невзрачным строением, как и все остальные, только длинным, с десятком окон. Очевидно, здесь и жили, и работали: поодаль торчали горбыли с натянутыми меж ними веревками, на которых полоскались простыни и полотенца. Рита подошла было поближе, но из окна, распахнутого настежь, вдруг донесся ужасный запах. Рита мгновенно его узнала: имела счастье обонять в Энске. Продукт назывался вроде растительное сало и стоил весьма дешево, наверное, именно поэтому на нем любили готовить русские женщины. От этого запаха хотелось сразу повеситься, а сейчас еще и затошнило.

Рита зажала рот ладонью и проворно кинулась под горку, подальше от жилья. Мысль о капустном рассоле мелькнула как спасение. Она встала так, чтобы пахнущий водой, солнцем, листвой ветер дул в лицо и уносил прогорклую вонь.

«А ведь «Le onde aujourd’hui», очень может быть, заинтересовалась бы очерком об экзотической метеостанции в самых дебрях приамурской тайги, – мрачно подумала Рита. – Конечно, заинтересовалась бы! Но все равно туда не пойду. И вообще, у меня не служебная поездка, а частная, я в отпуске! Конечно, недурно было бы привезти заодно эффектные материалы, но… если так складываются обстоятельства… если я вдруг заболела…»

Рита опустила голову, разглядывая зеленую мураву, испещренную розовыми звездочками дикой гвоздики. Махнула над ухом, отгоняя навязчивого комара.

Какая-то странная болезнь к ней привязалась. Раньше желудок был покрепче. Она была в Марокко, Тунисе, Греции, но спокойно ела местную еду, более чем экзотическую. Как странно, что здесь, в России, где кухня отнюдь не отличается разнообразием и экзотикой, ее так скрутило… Впрочем, одно экзотическое блюдо она все-таки попробовала сегодня – вареные головы горбуши. А пшенная каша и капустный рассол? С точки зрения французских гастрономов, экзотика не меньшая, чем кускус и маринованное мясо акулы. А между тем ни кускус, ни акулятина…

Рита не успела додумать. Коварный ветер внезапно изменил направление и донес от метеостанции запах жареного растительного сала, после чего все воспоминания о головах горбуши, пшенной каше и капустном рассоле оказались лежащими у ее ног.

Сорвав ветку полыни (она была тут какая-то гигантская) и разминая в ладонях стебель, она отошла подальше и огляделась. Видел ли кто-нибудь, что с ней произошло? Вроде бы нет. Ни одной живой души на деревенской улице. Появилась вверху, на косогоре, большая рыжая собака, посмотрела на Риту изучающе, гавкнула зачем-то, да и ушла. И опять тишина и пустота.

Ага, вон идет Павел с какими-то брезентовыми сумками. Наверное, в них бутылки для проб воды. А белая палка с красными поперечными линиями – инструмент для измерения… Чего? Рита никак не могла вспомнить. В ушах звенело, звон мешал сосредоточиться.

– Куда вы убежали? – удивился Павел. – Река левей.

– А я… – слабым, хриплым голосом проговорила Рита, – я… я хотела на цветы посмотреть. Ох, какие красивые!

И, прячась от пристального взгляда Павла, она шагнула в траву, в которой виднелись крупные дымчато-белые цветы, похожие на небольшие, удлиненные колокола. Сорвала их, поднесла к лицу. Они пахли нежно, тонко, чуть сладковато. Узкие темно-зеленые листья были прохладными, а внутри полупрозрачного, лоснящегося цветка словно бы таилась тень.

– Я не видела таких во Франции, – попыталась она улыбнуться. – У нас колокольчики лиловые или синие, а это…

– А это белые колокольчики. Насколько помню, по-латыни они называются Codonopsis cleatidea, – кивнул Павел.

– О, вы знаете латынь… – слабо удивилась Рита.

– Ну, я закончил биологический факультет в Шанхае, работал в Харбине на биостанции, – усмехнулся он. – Так что белые Codonopsis cleatidea от синих Capanula rapunculoides отличу легко. И что касаемо первых, то вы мне их очень напоминаете.

– Ой, спасибо за комплимент, – с трудом изобразила улыбку Рита, голова у которой кружилась все сильней. – Интересно, чем же?

– Вы такая же бело-зеленая, – любезно пояснил Павел и тотчас зачем-то швырнул на землю свои сумки и кинулся к Рите.

Она еще успела понять, что Павел это сделал для того, чтобы подхватить ее на руки, а потом лишилась сознания.

Всеволод Юрьевич Сазонов прижился у Ле Буа и стал для них кем-то вроде родственника. Совершенно свой человек! Назвать его посторонним или хоть как-то возражать против его присутствия в доме ни у кого и язык не повернулся бы. Поселился он на рю Мадлен с того самого декабрьского дня, как пришел уже за полночь и рассказал обо всем, что произошло в соборе Нотр-Дам де Лоретт. Сазонов едва держался на ногах и был одет в какое-то отрепье, да еще с чужого плеча. Он сказал, что его пальто и костюм залиты кровью застреленной Инны Яковлевны и тяжело раненной Риты. При этом известии Татьяна и Эвелина обе повалились без памяти, так что потерявшимся от ужаса Алексу, Эжену и измученному, потрясенному Сазонову пришлось приводить их в сознание. Татьяна вскоре очнулась, поднялась. Следом и Эвелина очнулась, но подняться не смогла: у нее отнялись ноги. Она не позволила позвать к себе врача, убежденная, что это бесполезно. Эвелина только себя винила в случившемся, вспоминала губительный совет, который дала Рите, и видела справедливую небесную кару, что у нее отнялись именно ноги – ведь Рита где-то лежит с простреленными, перебитыми ногами, и неизвестно, сможет ли она когда-нибудь ходить.

Но пока так далеко никто не решался заглядывать: главное, что она была жива. Рита и двое спасшихся резистантов из группы Максима («гасконец» Жером и бледнолицый Томб) оставались пока в церковном подвале, куда спустились, подняв известную Жерому плиту пола (кюре церкви был его дядей, потому и согласился тайно обвенчать Максима). Жером знал выход из церковного подвала, он находился во дворе жилого дома на рю Бурдалу, буквально через дорогу от Нотр-Дам де Лоретт, но нечего было даже и думать выбраться оттуда с бесчувственной раненой девушкой на руках, в окровавленной одежде.

Обрывками знаменитого Эвелининого шифона они натуго перетянули перебитые ноги Риты, остановив кровотечение, а потом завернули ее в теплое пальто Сазонова. Единственным подтверждением того, что Рита еще жива, был ее бред. Она почти беспрерывно бормотала по-русски, и парни не понимали ни слова, а Сазонов понимал, и чувствовал он себя – хуже некуда. Потому что Рита звала не мать, не убитого жениха, а погибшего отца – Дмитрия Аксакова.