– Возьми цветы, пожалуйста, – прошептал Георгий, и у него
сделалось такое мальчишеское, несчастное выражение глаз, что Рита мгновенно
сдалась – и осторожно, двумя пальцами приняла хрупкие стебли.
– «Я знаю… – сияя благодарной улыбкой, заговорил Георгий, –
век мой уж измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я…» Понимаешь, я тебя несколько дней не видел и извелся
весь. На звонки не отвечаешь…
– Ну, – опуская лицо к гераням, холодно проговорила Рита, –
век твой отнюдь не измерен, уверяю тебя. Ты еще молод, ты еще слишком молод. Я
старше тебя вдвое, ты только подумай над этим! Единожды то, что случилось у нас
с тобой, могло случиться, ведь мы живые люди, а, как говорится, Амур стреляет,
не выбирая цели! А у вас говорят… – Она пощелкала пальцами, вспоминая. – Любовь
зла, полюбишь и…
Георгий смотрел исподлобья, оборвал сердито:
– Ладно, хватит демонстрировать знание русско-французского
фольклора! Какое он имеет к нам отношение? Зачем смеяться над тем, что было
так… так великолепно? – Он с трудом перевел дыхание. – Нельзя смеяться над этим
, понимаешь?
– От возвышенного до смешного один шаг, – пожала плечами
Рита. – Значит, смеяться можно над всем.
– Неужели тебе и правда смешно? – Георгий угрюмо опустил
голову. – Я смешон?
«Скажи «да», – словно шепнул кто-то на ухо Рите. – У
мальчишки бешеная гордыня, как у всех невысоких мужчин, человек, который
смеется над ними, немедленно становится их лютым врагом. Скажи «да» – и он
больше не подойдет к тебе!»
Она холодно посмотрела на Георгия сверху вниз:
– По-моему, все, наоборот, очень печально. Я приехала в
Россию вовсе не для того, чтобы заводить роман со своим… – Она осеклась, но тут
же продолжила, от души надеясь, что Георгий не заметил заминки: – Со своим
случайным знакомым. У меня есть конкретное дело, и наша встреча течение этого
дела сильно затруднила. Пойми, я не виню тебя, я и сама виновата, но теперь –
всё, всё! Довольно! Больше ничего не будет! Погоди, а куда мы идем?
Рита только сейчас заметила, что они уже отошли от
подворотни, пересекли площадь Минина, на которой вяло бил жидкими струйками
воды изящный чугунный (сохранившийся со старых времен!) фонтан, и даже сделали
несколько шагов по красивейшей улице, которая – она это отлично знала, не раз
слышала от матери! – раньше называлась Большой Покровской или просто Покровкой,
а сейчас – это ей уже Федор Лавров рассказал – называлась улицей имени
Свердлова или просто Свердловкой.
– Ну, мы просто гуляем, – пробормотал Георгий, и глаза его
блудливо вильнули. – А если хочешь, мы можем зайти к моему приятелю. Он вон там
живет, за универмагом, вход со двора. У Сашки Тихонова квартира
большая-пребольшая, дом, в котором он живет, еще с царских времен сохранился,
как и наш. Сашка пластинки собирает. Знаешь у него какие пластинки есть? Весь
Вертинский, еще эмигрантские записи, Лещенко есть, Козин старый, довоенный,
сейчас-то пластинок Козина больше не выпускают. Мне очень нравятся романсы, а
тебе?
– Мне тоже, – кивнула Рита. – Но пластинки Вертинского у нас
дома есть, его очень любят мои мать и отчим. И Лещенко есть. Ну а Козина нет,
но это не значит, что я сейчас пойду к какому-то Сашке Тихонову слушать
пластинки. Думаешь, я не понимаю всех твоих подходов? Пришли к другу, послушали
музыку, потом он деликатно уходит – за вином или еще за чем-нибудь или просто
скрывается в одной из комнат своей большой-пребольшой квартиры, а мы остаемся
одни… – Она зло хохотнула при виде обескураженного лица Георгия. – Я же говорю,
ты – мальчик, для тебя все только начинается, а у меня было не раз, не два и
даже не три. Я не замужем и не была замужем, я свободная женщина, у меня были,
есть и будут любовники, ты всего лишь один из них, не более того, не
рассчитывай на исключительность.
Ноздри Георгия раздулись, он опустил глаза. Лицо стало
непроницаемым.
– Да я и не рассчитываю, с чего ты взяла? – спросил
небрежно. – Хорошо, пусть так, я твой случайный любовник. Но я тебя что, в загс
зову? Нет, я просто хочу повторить то, что было так классно. Тебе тоже было
классно, я же знаю. Я помню, как ты…
Он умолк. Очень многозначительно умолк!
Рита даже зубы стиснула. Вот так мальчик, ничего себе!
Опасный мальчик, оказывается. Мстительный. Злой… Она покосилась на него и
увидела, что лицо Георгия побелело, на скулах загорелись красные пятна, губы
дрожат. Кажется, он сам испугался того, что наговорил. Ничего, надо было раньше
думать! И не ты один здесь мстительный!
– Ну, ты переоцениваешь себя, – сказала Рита небрежно, – мне
случалось испытывать оргазмы и более сильные, уверяю тебя.
Ага, получил? Стал вовсе белый, как мел. Ну да, услышать
такое… И еще неизвестно, что его сильнее поразило: признание, что он ничем не
лучше других, или откровенно произнесенное слово «оргазм». Они, эти soviйtique,
ужасные ханжи. Вся сексуальная терминология у них под запретом. Они
предпочитают называть и органы, и ощущения неопределенно, туманно, как бы
опустив глазки: это . И еще – ужасная пошлятина! – спрашивают у женщины после
этого: «Тебе хорошо было?» Вот и Георгий спрашивал, хотя ее стоны были
достаточно красноречивы. Но он спрашивал, совершенно по-мальчишески гордясь
собой.
Рита покосилась на него, нервно теребя герани.
Мальчишка… Совсем мальчишка! И хоть ни единой чертой своей,
ни ноткой голоса, ни характером – ничем он не похож на того, другого, любимого,
давно погибшего, но не забытого, – а все равно даже при разговоре с ним Рита
словно бы отпивает глоток пьянящего, будоражащего нервы напитка: зелья вечной
молодости. Рядом с Георгием, сколь бы ни тщилась она изображать из себя
grand-dae, она чувствует себя той же семнадцатилетней Ритой, которая бегала на
тайные свидания в мансарду старого дома на рю Ришелье, неподалеку от дворца
знаменитого герцога, и там предавалась бесконечной любви на старом топчане,
который, конечно, в конце концов сломался бы под двумя молодыми, неистовыми
телами, если бы однажды… если бы однажды одно из этих молодых, неистовых,
полных жизни тел не превратилось в труп!
Рита долго думала потом, что и ее жизнь закончилась. Но нет,
она не умерла. Она жила. И не единожды уж изменила памяти своего погибшего
возлюбленного с другими мужчинами. Но никогда прежде, ни разу она не
чувствовала себя воскресшей. Только сейчас, только с ним, с мальчишкой, от
которого ей нужно держаться подальше. Ну так и держись! Уходи от него!
Это было под городом Римом,
Молодой кардинал там служил,
Днем исправно махал он кадилом,
Ночью кровь христианскую пил…