Предчувствия, как поется в одной известной арии из одной
известной оперы, ее не обманули. Ровно через неделю Дудак позвонил сам и
сообщил, что на след преступника напали, в краже подозревается известный
московский вор Слезкин. Якобы мелькнул он в Энске у дружков и исчез. В
воровской среде ходят слухи, что он сорвал крупный куш, а поэтому счел
необходимым скрыться. По станциям железной дороги разосланы ориентировки, но
Слезкин как в воду канул. В Москву он пока не вернулся, а куда подался –
неизвестно.
– А когда будет известно? – слабым голосом спросила Рита.
– Надо подождать, гражданка Ле Буа, – с утешительной
интонацией проговорил Дудак.
Рита вздохнула. Когда кто-нибудь из милиционеров называл ее
гражданкой, она чувствовала себя какой-нибудь там графиней или герцогиней,
которой палач вежливо протягивает руку, чтобы помочь взойти на помост
гильотины.
– Сколько же еще ждать? – воскликнула она в ужасе.
– Наши органы работают день и ночь, – внушительно изрек
Дудак.
– Я не сомневаюсь, что ваши органы работают день и ночь, –
проговорила Рита, с трудом сдержав нервический хохот. – И все же…
– Послушайте, гражданка Ле Буа, – голос Дудака набирал
суровости, – у вас что, есть основания пожаловаться на гостеприимство
советского государства? Какие именно? Вы живете в лучшей гостинице города. С
вас никто не требует оплачивать номер, вас бесплатно кормят в буфете и
ресторане, причем вам предоставлен самый широкий, неограниченный выбор блюд.
Так это или не так?
– Так, но…
– Нет, вы скажите, скажите, если что не так! – настаивал
майор. – Неужели полученная мною информация неверна?
– Верна, верна! – вздохнула Рита. – Но я просто хотела
узнать…
– Я вот что вам скажу: ждите, гражданка Ле Буа! Ждите, а тем
временем ближе общайтесь с советскими людьми, сходитесь с ними запросто,
задушевно, смотрите на нашу жизнь без очков и без шор, как сказал некогда наш
знаменитый поэт, глазами жадными хапайте, смотрите, что в нашей стране хорошо!
Дудак внезапно осекся, словно кто-то вошел в его кабинет и
схватил за горло. Рита подождала, пока он заговорит снова, не дождалась и сама
закончила строку:
– …и что хорошо на Западе.
– Вы знаете эти стихи? – безмерно удивился Дудак. – Странно.
– Что ж тут странного? Я хорошо знаю русскую поэзию,
советскую – тоже. Маяковский любил Европу, любил Париж.
– Ну, он просто отдавал дань гостеприимству французов!
– В самом деле? – И хоть все это не имело ни малейшего
отношения к предмету разговора, Рита не могла удержаться, чтобы не
процитировать свое любимое:
В авто,
последний франк разменяв.
– В котором часу на Марсель? —
Париж
бежит,
провожая меня,
во всей
невозможной красе.
Подступай
к глазам,
разлуки жижа,
сердце
мне
сантиментальностью расквась!
Я хотел бы
жить
и умереть в Париже,
если б не было
такой земли —
Москва.
– Ну вот видите! – радостно вскричал Дудак. – Даже
Маяковский признал, что Москва лучше Парижа. А Энск, уверяю вас, ничем не хуже
Москвы. Скоро начнутся спектакли в театрах, вы можете хоть каждый вечер ходить
в любой. Только позвоните заранее – и я устрою вам контрамарку хоть в оперу,
хоть в Театр комедии, хоть в ТЮЗ или Кукольный театр, в филармонию или
консерваторию. А главное, повторяю, поближе общайтесь с людьми! У вас ведь тут,
насколько мне известно, родственники, а вы их совершенно игнорируете. Это
нехорошо, гражданка Ле Буа.
Положив трубку, Рита тупо уставилась в стену.
Нет, не станет она следовать совету товарища Дудака и
общаться с родственниками. Дообщалась, довольно с нее! Не до родственников
сейчас. Нужно как можно скорей пообщаться с Федором и рассказать ему о том, что
она доселе от него таила. Тревожась о пропавших документах, Рита несколько
расслабилась, тем паче что чувствовала себя куда лучше, теперь ее тошнило не от
всего на свете, а, так сказать, выборочно. Только от особенно тяжких мыслей – и
от запаха растительного сала, но, к счастью, в отеле на нем не готовили.
Понятно, почему ей легче, – говорят, самый сильный токсикоз
у беременных бывает в первые три месяца. Ее три месяца закончатся через неделю.
Она уже не успеет сделать аборт в Париже. Значит, нужно срочно устраивать это
здесь. Но как? Кто возьмет ее в больницу? У нее же нет документов. И чтобы
получить направление в больницу, необходимо сдать анализы. Время… Времени у нее
нет!
Федор должен помочь. Должен, должен!
Кажется, даже в госпитале Сент-Анн, когда Федор Лавров
смотрел на искалеченные ноги Риты, и позже, на бульваре Мадлен, когда он
прикрывал ее от пуль, у него не было такого испуганного лица. Честно говоря, он
вообще никогда не показывал своего испуга. А сейчас…
– Рита, Боже ты мой, – бормотал он. – Как ты могла? И
почему, если уж…
Федор осекся. Но Рита безошибочно поняла, что он хотел
сказать: «Почему, если уж тебе взбрело в голову непременно завести роман в
России, ты не позвала меня, того, кто любил тебя всегда и любит до сих пор?»
– Господи, я не знаю! – отчаянно стыдясь, воскликнула она. –
Меня словно бы сила какая-то к нему толкала. Немезида… Слышал про такую богиню?
– Немезида – богиня возмездия, – вздохнул Федор. – За что же
ты так отомстила себе?
– С точки зрения эллинов, частная жизнь любого человека не
имела никакого значения, люди были всего-навсего орудиями богов, – пробормотала
Рита. – Может быть, просто-напросто свершилось возмездие за то, что Дмитрий
Аксаков некогда бросил свою жену и женился на моей матери.
– Ну да, предполагается, Александра Константиновна должна
быть счастлива таким раскладом! – горестно усмехнулся Федор. – Ты беременна от
ее внука! Хорошенькое возмездие… Кому? Только ли тебе? Представляешь, что будет
с Александрой Константиновной, с Ольгой, если они узнают? Довольно, что
выяснилось, кто ты на самом деле! Ох, Рита, Рита, что же ты наделала…