Возмездие - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 43

— Видимо, так.

— У вас никаких предположений по этому поводу нет?

Новгородская лишь снова пожала плечами.

«М-да-а, на безутешную вдову она действительно не тянет, — вспомнив первое впечатление Колобова от Веры Павловны, подумал Турецкий. — Впрочем, у нее ведь сердечный друг имеется, как обозначил это Грязнов».

— Кстати, я хотела бы знать, найдены ли украденные полотна?

— Работаем, Вера Павловна, работаем, — не ответил Турецкий. — Простите, что задаю вам такой... щекотливый вопрос. У вашего покойного мужа могла быть связь на стороне? Женщины ведь очень тонко чувствуют такие вещи. Он вам не изменял?

Вдова коротко и зло рассмеялась.

— Боже, и я должна отвечать на подобные вопросы?

— Поверьте, они задаются не из праздного любопытства.

— Мне он не изменял, — опять сделав ударение на первом слове, ответила женщина и холодно взглянула прямо в глаза Турецкому.

«Что все это значит? Что за эзопов язык?»

— Вам знаком Борис Борисович Бондаренко?

Лицо Новгородской начало заливаться краской.

— Знаком.

— Где и когда вы познакомились?

— Где-то год тому назад. В Доме кино. На каком-то просмотре. После фильма был коктейль. Там и познакомились.

— Какие отношения вас связывают?

— Какое это имеет отношение? — Лицо ее уже пылало. — Если вы ищете любовный треугольник, то никакого треугольника не было!

— То есть вы не близки с господином Бондаренко?

— Я сказала то, что сказала! И вообще... Украдены две картины, которые стоят баснословных денег. Разве это не мотив убийства? Разве не приходит в голову предположение, что вор, наткнувшись на сопротивление Георгия, попросту расправился с ним. Это же очевидно! А вы вместо того, чтобы искать вора, который, видимо, и является убийцей, лезете в мою постель!

— Ну, вот вы и признались, что являетесь любовницей господина Бондаренко, — усмехнулся Турецкий. — И вообще... Знаете ли, дражайшая Вера Павловна, ничего очевидного на свете нет. Даже дважды два далеко не всегда равняется четырем. А что касается предположений, можно ведь фантазировать и в другом направлении. Например: молодая, красивая женщина по каким-то причинам разлюбила мужа и полюбила другого человека, который отвечает ей взаимностью. Но вот беда — возлюбленный небогат. А наша героиня привыкла жить если не в роскоши, то в достатке. И кто виноват? Конечно же муж, который потерял любовь героини. И что делать? А не пришить ли его к чертовой матери? И остаться богатой наследницей? Квартира, коттедж, земельный участок, дорогая машина — и все это может стать моим, то есть нашим — героини и ее возлюбленного. Остается пустячок — убрать мужа. А чтобы не вызвать подозрений — организовать кражу. И не чего-нибудь, а предметов искусства, представляющих высокую художественную ценность. Мол, за такие картинки не только депутата Госдумы грохнут, но и президента Буша со всеми куриными окорочками, вместе взятыми. Героиня при этом уезжает в жаркие страны — нет алиби более надежного. Исполнитель — не то мужчина, не то женщина — но в капюшоне, быстренько расстреливает опостылевшего супруга, заливая все пространство кровью — для пущего эффекта, что ли? Хватает картины и исчезает. Следствие сбито с толку. Возлюбленные ликуют. А? Как вам такая версия?

Новгородская сидела на стуле каменным изваянием, лишь глаза ее наливались ненавистью.

— Как... вы... смеете?.. — задыхаясь, вымолвила она.

— А что я такого сказал? Это версия, не более того. Вы ничего не хотите нам рассказать. Мы ходим по кругу, как медведи в цирке. Вы что-то утаиваете! Что-то важное, что могло бы пролить свет на всю эту историю.

— А вы думаете, что свет всегда во благо? А если он освещает подлость, гадость, запредельную мерзость — зачем он нужен, этот свет?

— Чтобы наказать подлеца, — убежденно воскликнул Саша.

— Он уже наказан, — тихо ответила Новгородская.

— Послушайте, я занимаюсь этим делом три недели. И чем больше узнаю о вашем покойном муже, тем меньше симпатий он у меня вызывает. Скажите, почему вы, красивая, образованная женщина, со знанием языков — чем, замечу, всегда можно прокормиться, — вышли за него замуж?

— Потому что он тоже образован — мы люди одного круга, это раз. Потому что он дал мне положение в весьма высоких кругах, это два. Потому что он обещал стать отцом моему сыну. — В этом месте она на мгновение запнулась, но продолжила; — Потому что мой первый муж — пьяница и хам — внушил мне отвращение к семейной жизни. А Новгородский казался мне человеком, который может дать женщине спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. Так оно и было поначалу... Я же не знала, что...

-Что?

— Ничего. Мне плохо... Сердце... Дайте воды... — хрипло произнесла Вера Павловна.

Поезд двигался, то замедляя, то снова набирая ход. За окном простирался знакомый, почти пригородный пейзаж: черные избы деревень перемежались блочными пятиэтажками, сооруженными вокруг птицефабрик или леспромхозов. По-деревенски загорелая ребятня, с черными от жаркого июльского солнца руками и ногами, торчащими из молочно-белого тела, кидалась в речки, озера, карьеры, поднимая фейерверки брызг.

Возникали перед глазами и стремительно исчезали густые ели, стройные сосны. И следом — полянки, пестревшие ромашками и колокольчиками, окаймленные осинками, рябинами и тонкими молодыми березками...

Митя лежал на верхней полке, то поглядывая за окно, то задремывая и видя в мгновенных сновидениях темно-зеленые склоны Алтая, безупречно прозрачные, быстрые речки, разноцветный палаточный лагерь. Редкие глухие деревеньки, где они покупали молоко — густое, тягучее, чуть сладковатое и пахнущее чем-то бесконечно домашним и древним. Словно оно, это молоко, лилось в подставленные бидоны откуда-то из тьмы веков, прямо от сотворения мира...

И сенокос, на котором они заработали целого барана. Коса в руке. Отточенное лезвие, на котором вспыхивает жгучее солнце. Вжих, вжих, вжих — и жесткая трава покорно падает к ногам, словно принося себя в жертву всемогущему божеству... Ночные костры и песни. Первые влюбленности... Славка Голубев влюбился в Настю Митрохину. И таскал ее рюкзак, и не отходил от нее на привалах. И когда Настька отравилась, сидел возле ее палатки, как пес, и выносил тазики, мыл их и приносил обратно. И ему было наплевать на смех мальчишек, шушуканье девчонок... Митя даже позавидовал другу — надо же так отчаянно влюбиться! Правда, завидовать было нечему: Настька хоть и принимала ухаживания, но делала это так надменно и пренебрежительно, что Мите порой хотелось двинуть ей по башке.

— Вот и тресни! — ответила Настька, когда в раздражении и обиде за приятеля он высказался по этому поводу.