...Имеются человеческие жертвы - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 5

— Замечательно! — отозвался Турецкий. — Мы — в восхищении! Ликуем и падаем. Лично я сказками про белого бычка сыт по горло. Нет уж, Костя. Ты мне, конечно, друг, но истина дороже...

— Попрошу выразиться яснее, — уже не преж­ним, дружеским, но начальственным голосом по­требовал Меркулов. — О, какой, собственно, исти­не речь?

— Как сказал наш вождь и учитель товарищ Ленин, истина конкретна, — усмехнулся Турец­кий. — Между прочим, тоже даровитый был юрист. И пожалуйста, не надо, Константин Дмитриевич, давить регалиями. Потому что утром в понедельник, еще до того, как ты отправишь в Верховный Суд свой протест, ты получишь прямо в руки мое заяв­ление об уходе. Не первое, но теперь уже последнее, это точно.

— Значит... тебя тоже согнули, Турецкий? — по­молчав, печально заключил в черной трубке Мерку­лов, а в красной у другого уха раздался тяжелый вздох начальника МУРа Грязнова, который мог слышать только Турецкого, но конечно же без труда понимал смысл каждого слова их разговора с замес­тителем генерального прокурора.

— Слышишь... Саша... Может... повременим? — неуверенно проговорил Грязнов. — Что ж сплеча-то рубить...

— Знаете что, вы, оба! — не в силах удерживать в узде разгулявшиеся нервы, закричал Турецкий в обе трубки. — Если вам нравится, чтобы вся эта шантрапа гоготала над вами в своих саунах — воля ваша! А вот я не боюсь смотреть правде в глаза. И как следователь исхожу из тех фактов, которыми располагаю. А факты мне говорят — они сделали нас! Одолели по всей линии нашей обороны. Пото­му что если смогли скрутить и подмять самого Кор­чагина, значит, амба, мужики! Туши фонарь и нече­го трепыхаться! Можно, конечно, расслабиться и получить удовольствие, но я тут пас!

В обеих трубках молчали.

— Ну все, выкричался? — наконец угрюмо спро­сил Меркулов. — А теперь послушай меня. И мо­жешь мои слова транслировать Грязнову, который, как понимаю, висит на втором аппарате. Дело в том, что вы еще не знаете самого страшного. Через час с четвертью после оглашения приговора Корча­гину стало плохо в совещательной комнате. Вызва­ли реанимацию, тяжелейший инфаркт... увезли в Боткинскую. Но... не довезли.

— Да ты... что?!. — прошептал Турецкий.

— То, что слышал, — подтвердил Меркулов. — Корчагина нет.

— Чего там еще стряслось? — забеспокоился Грязнов. — Ты чего замолчал, Саша?

— Беда, Слава... — сразу севшим, утратившим силу голосом, испытывая невыносимый стыд и со­жаление из-за всего только что сказанного им, с трудом выговорил Турецкий. — Где-то через час после оглашения приговора Илья Петрович... скон­чался.

— Да ты что!.. — точно так же, как сам Турец­кий, ошеломленно воскликнул Грязное.

— Так что... давайте помолчим... — вздохнул Меркулов.

— Помолчим... — как эхо, отозвался Турецкий.

И они замолчали.

А когда минута молчания кончилась, Турецкий заговорил первым. И сказал:

— Мир праху его... Конечно, я виноват... вино­ват, мужики... Не стоило мне так о нем... Но... для меня это еще один, последний аргумент. В общем, я действительно ухожу. Не могу больше. А после того что с Корчагиным — тем более не желаю. Счи­тайте меня кем хотите — ваше право. Но я не хочу быть ни клоуном, ни ханжой.

— И что же? — глухо спросил Меркулов.

— Что сказано. В понедельник утром. У тебя в кабинете.

— Ладно, — вздохнул Меркулов. — Пусть так. Все понимаю. Аффект, реактивное состояние. На­деюсь, к понедельнику остынешь.

— Ис-клю-че-но!..

— Тогда хоть приезжайте с Грязновым. Вместе поговорим.

Меркулов, не прощаясь, оборвал связь — пошли частые короткие гудки. Ну и к лучшему. Рвать так рвать. Рубить так рубить.

Турецкий, нахмурившись, отключил сотовый те­лефон и, передав Грязнову просьбу Меркулова, задал с первой минуты мучивший вопрос:

— Слушай... Слава... Если наш друг Никита те­перь на воле, он же... Ускользнет угорь... Вряд ли он будет сидеть и ждать, когда Меркулов снова выпи­шет ему ордерок. Уж насиделся...

— Не ускачет... — убежденно сказал Грязнов. — Мои его только что за ручку не ведут. Я и сейчас, между прочим, с ними на связи...

— И где он в данный момент?

— Со всей своей камарильей колесит по городу, не иначе ностальгия взыграла, как-никак год почти Москву не видел...

— Ой, смотри, Слава, — с сомнением покачал головой Турецкий. — Упорхнет — не воротим.

— Сказано — не волнуйся. Я к нему таких маль­чиков приставил...

— Не хвались, идучи на рать...

На том и распрощались. Турецкий отключил трубку, налил еще полстакана жгучей густо-оранже­вой влаги, посмотрел на свет и... добавил граммов пятьдесят.

Как там у старика Шекспира:

Уйти. Заснуть. И видеть сны...

Побледневшая, испуганная Ирина заглянула на кухню. Из-за нее высунулась головка Нинки с при­кушенной губой и расширившимися, потемневши­ми глазами. И вдруг, увидев его лицо, дочь, бедный, поздний его ребенок, бросилась к нему, обхватила, уткнулась головой в колени, и слезы брызнули из ее глаз.

— Папочка, война? Война, да? Не уезжай, па­почка, не уезжай!

Турецкий встретил взгляд жены. Так постояли минуту, неотрывно глядя в глаза друг другу.

— Да-да, — пробормотал он наконец. — Война... Ну конечно война...

— Ты не уедешь, па? Скажи, не уедешь?

— Ну конечно не уеду, — усмехнулся Турец­кий. — Ну куда я могу от тебя уехать, сама подумай?

— Никогда-никогда?

— Ну конечно, — еще горше усмехнулся он. — Никогда-никогда...

Поступившее известие об оправдании и об осво­бождении из-под стражи в зале суда главного заказ­чика убийства банкира Грозмани — биржевого во­ротилы с манерами уголовника Горланова — произвело на начальника МУРа генерал-майора милиции Вячеслава Ивановича Грязнова не меньшее впечат­ление, чем на его друга Турецкого.

А когда Меркулов сообщил еще и о скоропос­тижной смерти судьи Корчагина, Грязное ощутил какую-то волчью тоску и, чтобы забыться, поста­рался с головой уйти в привычную оперативную работу. А работы в этот пятничный вечер, как всег­да, хватало. Но «вольноотпущенника» Никиту Горланова Грязнов взял на личный контроль, зная, что упустить этого жука нельзя никак, ни под каким видом.

Разумеется, люди с Петровки были начеку — и на самом процессе, и поблизости от зала суда. И когда окруженный прилипалами и прихлебателями лысый шестидесятилетний Горланов вальяжно вы­плыл из здания суда и спокойно двинулся к черному бронированному джипу «Джимми» — огромной американской машине с трехсотсильным мотором, сотрудники МУРа, которые отслеживали каждый шаг вдруг обретшего свободу узника, не упустили момента выезда его кортежа с Каланчевки на пло­щадь трех вокзалов и припустились вслед за ним в сторону Красносельской.