Айви прикусила язык.
Я не это имела в виду, — сказала она, но я протолкалась
мимо нее в коридор, едва не сбив с ног Дженкса, и поняла, что он все слышал.
Давай отнесу, — тихо сказал он. Я отдала ему сумку с
демонскими книгами. Он пошатнулся, но на этот раз головой о стенку не
стукнулся. Он побрел прочь по темному коридору, а я помчалась в комнату Айви,
опустилась на коленки у ее кровати и вытащила меч — я как-то видела, что она
туда его запихивала.
Рэйчел! — услышала я ее возмущенный возглас из
коридора, когда выпрямилась, сжимая в руках ножны с до ужаса острой катаной.
Можно мне его взять? — коротко спросила я, и она
кивнула. — Спасибо.
Вот. Дженксу нужен меч. Это сейчас он не может шага сделать,
чтобы куда-нибудь не вмазаться, но он научится, а потом ему будет нужен меч.
Я повесила меч себе на плечо рядом с сумкой и пошла к
выходу, Кистен с Айви поплелись за мной. Я злилась и хотела злиться. Если не
буду злиться, то раскисну. У меня душа черная. Я занимаюсь демонской магией.
Превращаюсь как раз в то, что я ненавидела и чего боялась, и делаю это ради
человека, который мне врал, который меня бросил, и еще впутал сына моего
напарника в воровство.
Заглянув по пути в ванную, я прихватила туалетные
принадлежности. Дженксу понадобится зубная щетка. Черт, ему еще уйма всего
понадобится, но мне пора отсюда выбираться. Если я приторможу хоть на минутку,
я начну понимать, как глубоко я вляпалась в дерьмо.
— Рэйчел, подожди, — позвала Айви, когда я
выбежала в переднюю, схватила с крючка кожаную куртку и открыла дверь. —
Рэйчел, да стой же!
Я остановилась. Весенний ветерок трепал мне волосы, птички
чирикали, на плече висели сумка и меч, в руке зажата косметичка с туалетными
принадлежностями, а через руку свешивается пальто. Дженкс неподалеку от крыльца
баловался со скользящей дверью машины, елозил ею туда-сюда, наиграться не мог.
Волосы у него сияли на солнце, а над макушкой носились пиксенята. Чувствуя, как
колотится сердце, я повернулась к Айви.
Она стояла в проеме двери, совершенно растерянная, обычно
спокойное лицо ожесточилось, а глаза большие от страха.
— Я тебе купила лэптоп, — сказала она и протянула
его мне, потупившись.
О Господи, она мне уступает рубеж обороны!
Спасибо, — пролепетала я, почти обомлев от
неожиданности. Ноут был в кожаном чемоданчике, а весил от силы килограмма
полтора.
Он на тебя зарегистрирован, — сказала она, глядя, как я
его вешаю на свободное плечо. — Я добавила тебя в контакты, так что тебе
надо только включить его и нажать клавишу. Список номеров локальных серверов я
тебе написала — для всех городов, которые вы можете проезжать.
Спасибо, — повторила я. Она мне доверила часть того,
что помогает ей сохранять в этой жизни трезвый рассудок. — Айви, я вернусь.
Ник мне то же самое сказал. Но я и правда вернусь, я не
врала.
Подчиняясь порыву, я поставила сумку на крыльцо и обняла ее
— она замерла, но потом обняла меня тоже. Ее едва уловимый аромат переполнил
мои чувства, и я шагнула назад.
Кистен молча ждал у нее за спиной. Только теперь, глядя, как
Айви стоит на крыльце, опустив одну руку, и схватившись другой за собственный
локоть, я поняла, что он пытался мне сказать. Она не за меня боялась, а за себя
— боялась, что сорвется на старое, если рядом не будет меня, если некому будет
напоминать ей, какой она хочет быть. Неужели все было так ужасно?
Я взорвалась. Так нечестно, какого хрена! Ну да, мы подруги,
но она должна уметь о себе позаботиться!
Айви, — сказала я. — Мне надо ехать, хоть я и не
хочу.
Так езжай! — выпалила она. Прекрасное лицо исказилось
гневом, глаза мгновенно почернели. — Я тебя и не прошу остаться!
Угловато, но с вампирской быстротой повернувшись, она
распахнула дверь в церковь. Дверь захлопнулась у нее за спиной и оставила меня
моргать глазами и думать, что я не так сказала. Да, она меня не просила
остаться, это Кистей просил.
Кистей взял мою сумку, и мы вместе пошли вниз по ступенькам;
у меня болтались шнурки от ботинок. У машины я принялась неуклюже копаться в
рабочей сумке, разыскивая ключи, и только потом вспомнила, что Кист мне их еще
не отдал. Ключи зазвякали, когда он мне их протянул, и в машине весело
завизжали пикси.
— Ты за ней приглядишь? — спросила я Киста.
— Честное скаутское. — Голубые глаза щурились, и
не только от солнца. — Отгулы возьму.
Дженкс обошел машину, молча забрал у меня пальто,
косметичку, меч — последнее с восхищенным рычанием. Я дождалась, пока закроется
скользящая дверь и стукнет дверь Дженкса со стороны пассажира.
— Кистен, — сказала я, чувствуя угрызения совести. —
Она взрослая женщина. Почему мы с ней обращаемся будто с инвалидом?
Он обнял меня за плечи.
— Потому что она такая и есть. Потому что Пискари может
влезть ей в мозг и заставить сделать чуть ли не все, что захочет, и каждый раз
он что-то в ней убивает — потому что он прививает ей свою жажду крови, потому
что заставляет ее вести себя так, как она не хочет. Потому что она ведет его
незаконный бизнес из чувства долга и управляет своей долей в вашем детективном
агентстве из чувства любви.
Угу. То-то и оно. Я отстранилась и поджала губы.
Я ей не обещала навсегда остаться жить в церкви, и даже в
Цинциннати остаться не обещала. Не обязана я хранить ее душевное здоровье!
Верно, — спокойно сказал он. — Но так случилось.
А не должно было. Черт, Кистен, я только хотела ей помочь!
Ты и помогла, — сказал он, целуя меня в лоб. — Все
будет в порядке. Но Айви не выбрала бы тебя опорой, если бы ты ей не позволила,
и ты это понимаешь.
С-супер, только это мне и нужно: угрызения совести. Ветер
трепал челку Кистена, а я растерянно смотрела на дубовую дверь, за которой
скрылась Айви.
— Что с ней было? — прошептала я. Лицо Кистена
потеряло выражение.
— Пискари… — выдохнул он. — Пискари ее так
обработал за пару лет, что родители на два последних года школы услали ее из
города — надеялись, что он к ней интерес потеряет. Она вернулась еще в худшем
состоянии, Стрижу спасибо. — Глаза у него сощурились от давней, но не
забытой злости. — Эта женщина могла бы спасти Айви своей любовью, но она
так хотела крови все больше, секса все горячее, что только ее утопила.
Я похолодела, ветер шевелил мне кудри. Это я знала, но это
явно было еще не все.
Кистен нахмурился, видя мою тревогу.
— Когда она вернулась, Пискари стал играть на ее новых
болевых точках. Он упивался ее отчаянием, подталкивал ее вести себя вразрез с
ее убеждениями. Со временем она перестала сопротивляться и пыталась как-то
сохранить рассудок, полностью отключаясь и позволяя Пискари делать из нее все,
что он хотел. Она причиняла боль любимым людям в моменты, когда они меньше
всего этого ждали, а когда ее все бросили, принялась совращать незнакомцев.