– Давно пора, – сказал я, – но сначала несколько вопросов. Кто-нибудь сейчас ведет за нами слежку?
– Бахметьев вам безусловно верит, – ответил Аркадий Валерьянович. – Но сомневаюсь, что продолжает верить мне. Что-то узнал либо подозревает о наших с вами особых отношениях.
– Последствия которых ему уж никак не повредят, – добавил я. – Мы теперь в одной упряжке… Но, похоже, доверие не мешает ему по-прежнему за мной следить?
– Сначала проверяет, потом доверяет, – сказал Аркадий Валерьянович. – Это в его характере. И будет делать это постоянно. Так что привыкайте.
– У меня совесть перед ним чиста, но вы не ответили на мой вопрос. Как мне отличить одного от другого? Кто меня подслушивает – Бах или его конкуренты?
– Спросите что-нибудь полегче, – вздохнул Лекарский и снова посмотрел на часы, – причем у него самого… Кстати, вы только что обзавелись сотовым телефоном, а это снимает часть ваших проблем… Например, сможете мне звонить.
– Откуда вы взяли, что он у меня есть? – похолодел я. – Аппарат я до сих пор не вытаскивал из кейса, вы просто не могли его видеть! Если вы, конечно, не экстрасенс.
– Бах мне сам недавно об этом сообщил, – Лекарский растерянно смотрел на меня, – перед встречей с вами. Как всегда не удержался, чтобы не продемонстрировать свою осведомленность… Он ведь в некотором роде хвастун. Вас это удивляет?
– Сотовый мне дали пару часов назад, на Петровке, тридцать восемь. В одном высоком кабинете.
Мы озадаченно смотрели друг на друга. Произошла явная утечка информации. Причем прямо из кабинета Вячеслава Ивановича.
– Это лишь означает, что, если вы как-то отреагируете на мое сообщение, – покачал головой Аркадий Валерьянович, – он и об этом узнает. Что я вам проболтался. Своего рода тест.
– Значит, дело не в том, что он хвастун, – предположил я, – а просто хочет быть уверенным в вашей преданности. И пустил этот пробный шар, чтобы проверить вас на вшивость.
– Получается так… Вы подставите меня, если начнете проверять, как возникла утечка. Понимаете? Если у него действительно есть осведомитель на Петровке, он будет знать наверняка, что я стал работать на вас. – Лекарский был явно обеспокоен.
– И что прикажете мне делать? – спросил я. – Молчать? И пусть эта утечка продолжается дальше?
– А вы в нем уверены, в том, кто вам преподнес этот телефон?
Вопрос был кощунственный, но я не стал возмущаться. Я ответил спокойно и твердо:
– Как в себе. Наверняка он отметил передачу сотового телефона в каком-то своем документе. А вот уж к этой документации или файлу, видимо, имеет доступ осведомитель Баха… Нет, как хотите, но я не смогу об этом промолчать.
Лекарский был смят, мне даже стало его жаль.
– Что ж, я в вашей власти, – сказал он сокрушенно. – Если откровенно, то я уже сожалею, что сказал вам об этом.
– Аркадий Валерьянович, будьте спокойны! – заверил я его. – Огромное вам спасибо. Поверьте, я найду возможность сказать Вячеславу Ивановичу о случившемся так, что никто об этом не узнает.
– Вячеслав Иванович? – он поднял голову. – Грязнов?
Он произнес это имя с явным облегчением.
– Вы его знаете? – я тоже обрадовался.
– Ну как же, приходилось… Кстати, на редкость порядочный человек, вы правы. Я всегда говорил, что Бахметьев – везунчик. И на вас ему повезло. Вернее, он точно рассчитал, что именно вы, с вашей интуицией, легко распознаете слабые стороны обвинения. Это человек, который редко ошибается в своем выборе.
– Ну вот, опять, – вздохнул я. – Одни кругом порядочные люди… Плюнуть некуда. И все, как один, запутались в сетях слежки и подслушивания. Ведь какие-то важные структуры в этом участвуют, не так ли? Очень высокий уровень. Мне на это намекнул сам Александр Борисович Турецкий… Что молчите, Аркадий Валерьянович, скажите что-нибудь!
– Как-нибудь в другой раз и в другом месте, – сказал он, понизив голос. – А вы передайте мой привет Вячеславу Ивановичу, обязательно! А сейчас, извините, я побежал.
– Ладно, тогда последний вопрос. Кто, на ваш взгляд, убил адвоката Колерова? – спросил я.
– Бах по-прежнему уверен, что это сделали те же, кто убил Степаняна. А вы что об этом думаете? – спросил он, стоя уже в дверях комнаты.
– Склоняюсь к тому же… И еще к вам вопрос, как к нашему человеку в окружении Баха… Почему его так хотят ославить? Испортить ему реноме? В чьих глазах, если это так?
Он вернулся назад в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Пристально посмотрел мне в глаза.
– Только между нами… – тихо сказал он. – Бах не разрешает это никому говорить, но вам я скажу. В предстоящих торгах собирается участвовать один могущественный американский банк. Не столь существенно, какой именно или кто за ним стоит. Они выбирают, к кому присоединиться – к нам или к Соковнину… Вот для них репутация, в отличие от наших акул, не пустой звук.
Он снова открыл дверь и громко сказал, увидев хозяйку, как бы продолжая наш разговор:
– Может, это убийство следует рассматривать как предупреждение новому адвокату, который его сменит, то есть вам?
– На их месте я бы не предупреждал, а уже давно просто замочил, – буркнул я.
– Что вы такое говорите, Юрий Петрович! – охнула Олина мать. – Как так можно говорить?
– Признаться, я думал, вы спросите совсем о другом, – сказал Лекарский, глядя на меня. – О вашем вступлении в коллегию адвокатов. Могу вас поздравить – Бах свое слово держит. Считайте, вы уже приняты. А вот насчет договора просил подождать. До ваших первых результатов.
Лекарский ушел, а я, оставшись один, осмотрелся в комнате Оли. Письменный стол, компьютер, музыкальный центр, много книг… Плюс всевозможные дискеты, видеокассеты и картинки из журналов, развешанные на стенах. Словом, обычная комната современного подростка из обеспеченной семьи.
Правда, преобладали все больше заграничные кинозвезды, прежде всего Кевин Костнер и Уитни Хьюстон. И еще некая принцесса из Монако, забыл ее имя…
Не то чтобы я против них что-то имею, но есть, на мой взгляд, артисты и получше. Из американских мне больше нравится Роберт Де Ниро и Джек Николсон… Дело вкуса, конечно, тем более что тот и другой в этой коллекции присутствуют… Но какие-то уже обветшалые, потрепанные. Я склонился ближе к фотографиям. Так и есть, пожелтевшие вырезки из иностранных журналов, если можно судить по надписям на английском… В то же время портреты Костнера и Хьюстон – довольно новые. И соответствующие надписи – на русском. Возможно, из женских журналов типа «Лиза», которых сейчас расплодилось видимо-невидимо.
Ну и о чем это говорит? Только о том, что у девочки интерес к этим актерам проявился совсем недавно. Вон лежат номера этих журналов… «Бурда», «Семь дней». Я полистал их. Да, именно отсюда это вырезано.