Посвящается Трейси и Клэй.
Сквозь призму времени в любом романтическом приключении видна трагедия.
Пословица
В естественном, догосударственном состоянии у людей нет ни искусства, ни литературы, ни общества; есть лишь постоянный страх и непреходящая опасность внезапной гибели; и человек одинок и жалок, злобен и груб, и век его короток.
Томас Гоббс. “Левиафан”
Глава 1
Судно стояло на якоре так спокойно, что казалось приваренным к воде. До берега было далеко, и длинные перекатывающиеся донные волны – отголоски далеких штормов – должны были бы играть им, поднимая и опуская линию горизонта. Но уже больше недели над Атлантическим океаном, от Гаити до Бермуд, стояла область высокого давления. На небе – ни облачка, и в отраженном полуденном солнце вода отливала сталью.
На востоке, примерно в миллиметре выше края света, висело что-то серое, колеблющееся – отражение островка, лежащего сразу же за линией горизонта. На западе – ничего, кроме паривших в танце волн тепла.
На корме, с лесками в руках, стояли двое – они ловили рыбу. На них были потрепанные шорты, грязные белые футболки и широкополые соломенные шляпы. То и дело один из них сбрасывал с кормы ведро на веревке и выплескивал воду на палубу, чтобы босые ноги не поджаривались на стекловолоконном покрытии. Между ними, в углублении, предназначенном для стрелка, сейчас стоял импровизированный столик из перевернутых коробок от спиртного, заваленный рыбьими головами, требухой и клубками смерзшихся сардин для наживки.
Чтобы леска не перетиралась на бронзовых поручнях, оба они держали руки над водой и ждали подергивания – знака того, что где-то внизу, в сотне фатомов под ними, рыба взяла наживку.
– Чувствуешь?
– Нет. Хотя она там, внизу... если только мелочь даст ей подойти.
– Что за сволочной прилив!
– Да. Все время поднимает мою наживку. Запахи кухни достигли кормы и смешались с вонью портящейся на солнце рыбы.
– Чем этот чертов португалец будет нас сегодня травить?
– Судя по вони – свиными рылами.
В темной бездне под судном рыбина немалых размеров взяла одну из наживок и понеслась к расщелине в скале.
Мужчину прижало к планширю. Уперевшись коленями, чтобы не упасть за борт, он начал выбирать леску: ярд левой рукой, ярд правой, еще один левой...
– Черт! Я знал, что она там!
– Может, это акула...
– Как же, акула, черт ее подери! Моби Дик, а не акула!
Рыбина опять рванулась, и мужчина заскрипел зубами – леска врезалась ему в руку, – но он не отпускал ее. Внезапно леска ослабла.
– Сука!
Второй мужчина рассмеялся.
– Приятель, ты не умеешь ловить рыбу. Ты вытащил крючок у нее из пасти.
– Она его откусила, вот в чем дело!
– Откусила...
Он медленно стал выбирать леску, следя за тем, чтобы она аккуратно сворачивалась у его ног. Крючок, грузило и вожак
[1]
исчезли, а сама леска была измочалена.
– Я ж говорил тебе – откусила.
– Ну а я тебе говорил, что это черт, а не акула!
Мужчина привязал к леске новый крючок и вожак. Он оторвал две полузамороженные сардины от клубка наживки, одну съел, а в другую продел крючок – сквозь глаза, по хребту. Выбросив крючок за борт, он позволил леске заскользить между пальцами.
– Эй, Дики!
– Да.
– Завтра в какое время? Как сказал капитан?
– В полдень. В одиннадцать с чем-то он встречает самолет. Ну, а дальше смотря по тому, сколько у них шмоток. Они должны быть в доке примерно в полдень.
– Какие там врачи на этот раз?
– Нельсон, я тебе раз сто уже это говорил. Это нейрохирурги.
Нельсон рассмеялся.
– Да, это круто...
– Не понимаю, что смешного может быть в нейрохирургах.
– Это врачи, которые лечат голову, приятель. А зачем врачам, которые лечат голову, баловаться рыбной ловлей?
– Нейрохирурги лечат не только голову.
– Это ты так считаешь. Когда тот парень на Барбуде огрел меня по голове, меня послали к нейрохирургу.
– Ты мне рассказывал.
– Я, впрочем, привел его в замешательство, и он послал меня к какому-то чеху.
– Во всяком случае, нет такого закона, что нейрохирург не может заниматься рыбной ловлей. Важно одно – капитан говорит, что они сразу платят наличными. – Дики помолчал. – Не помнишь, сколько их всего?
– Я и не знал.
– Мануэль! – крикнул Дики.
– Да, мистер Дики. – В дверях каюты появился мальчик. Он был тонким и жилистым, на вид лет двенадцать-тринадцать, кожа темно-коричневая от загара. Его волосы прилипли ко лбу, на белой крахмальной рубашке виднелись темные полоски от пота.
– Сколько... – Дики остановился. – Тупица! Пустоголовый португальский ублюдок! Я ж тебе говорил, чтоб ты не надевал униформу, когда на борту нет гостей!
– Но я не...
– Посмотри на свои штаны, приятель! Ты как будто обделался!
Мальчик глянул вниз, на свои брюки. Тепло каюты пропарило складки, штанины были в жирных пятнах.
– Но у меня нет других!
– Меня это не касается! Можешь хоть всю ночь напролет стирать их, но чтобы к утру они были белыми, как задница у ангела.
Нельсон улыбнулся.
– Откуда нам знать, Дики? Может быть, нейрохирургам нравятся маленькие грязные португальцы.
– Что ж, Нельсон, может, ты и прав. Что скажешь, Мануэль? Может, мы дадим им с тобой немного поразвлечься?
Глаза Мануэля расширились.
– Нет, сэр, мистер Дики. Что бы это ни было, я не хочу.
– Сколько коек ты подготовил?
– Восемь. Как сказал капитан.
Нельсон понюхал воздух.
– Что за чертовщину ты готовишь, приятель?
– Свиные пятачки, мистер Нельсон.
Дики заметил:
– Я ж тебе говорил, Нельсон. Большего ты не достоин.
Когда Мануэль помыл и расставил тарелки, горшки и сковородки, и когда он дочиста выскреб камбуз, ему стало нечего делать. Ему хотелось закрыть наружную дверь, включить кондиционер и телевизор в главном салоне и развалиться на велюровом диване. Но кондиционер включали только тогда, когда на борту были гости – они за это платили; телевизору нечего было принимать, а диван, как и вся остальная мебель, был зачехлен.