И все-таки мастеровые холопы стоили достаточно дорого, поэтому тиун мог рискнуть разом решить все свои проблемы, а будущую нехватку в рабочих руках восполнять постепенно, когда вернется благоволение князя. Именно из-за этого недобрые предчувствия гнали потерявших независимость людей на расположенный в пяти километрах суздальский торг. Там украдкой, через оставшихся вольными соседей они пытались продавать утаенный от хозяина немудреный скарб, в числе которого попадался плотницкий и кузнечный инструмент. На одного такого знакомого и нарвался Микулка, шныряя по торговым рядам. Тот угрюмо покачал головой, дивясь, что малец еще жив и до сих пор на свободе, однако поделился последними новостями и предложением тишком найти покупателей, рассчитывая на пронырливость мальчишки. Так что странное предложение степенных ратников пришлось как нельзя кстати для вольного хлопчика, живущего на торгу явно не подаянием и милостью окружающих.
Еще не дослушав до конца нового малолетнего знакомца, Иван положил ему руку на плечо и подтолкнул в требуемом направлении. Иди, мол, показывай своего односельчанина. А сам неторопливо отправился следом за ним, сопровождаемый беззлобным ворчанием воеводы, который начал сетовать, что полусотник опять втравил его в какую-то историю. И как оказалось, втравил-таки, оставив воеводу торговаться с пожилым рыжим торговцем из Кидекши. Сам же пробормотал что-то про скрипку и как завороженный присел около соседнего прилавка, где были выставлены на продажу музыкальные инструменты.
Там Иван неверяще водил пальцами над натянутыми струнами и что-то продолжал бормотать себе под нос. Рядом с ним замер Микулка со страдающими глазами, жадно пожирающими тот же торговый прилавок, и воеводе даже на мгновение показалось, что выражение лиц у обоих его спутников было совершенно одинаковым. Однако это продолжалось недолго — ровно до того момента, как торговец попытался отогнать чумазого пацаненка подальше. Микулка было отскочил с обиженной физиономией, но Иван так цыкнул на продавца, назвавшегося Одинцом, что тот сразу замахал руками, призывая мальчишку обратно. А потом еще с минуту многословно извинялся за свою непонятливость. Не подумал, мол, что покупатели пришли вместе.
— Это самые мои большие и звонкие гусли. А гляньте, какая роспись! — расхваливал свой товар Одинец, обрадованный нечастыми посетителями его прилавка и озадаченный, что ими являются суровый ратник и маленький оборвыш. — Или сопели для сынка своего возьмите, а? А вот варганы! Не знаете, как играют? На… как тебя? Микулка? Держи концами к зубам, а губами придерживай! А теперь вдувай и выдувай воздух… Так! И пальцами язычок варгана щипай, ага. А рот свой по-разному разевай, звук меняться от этого будет… А вот гудки!
[60]
Попробуйте смычком по ним поводить! Три струны всего, а какой звук! Это все из-за выдолбленной полости… А струны из конского волоса или жил не нравятся — так на шелковые заменю, это я разом. Купи, мил человек… Ох, прости, боярин, обмолвился.
— А металлических струн у тебя нет? Железных? — поинтересовался Иван, наблюдая, как Микулка терзает непонятный инструмент, пугая окружающих дребезжащими протяжными звуками.
— Нет, боярин, хоть и наслышан я, что толстые струны из железа витыми делают. Дорого они стоят, да и не видел тут никто такой диковинки.
— А ты сам инструменты свои изготавливаешь, так? — задумчиво поскреб себе бороду Иван. — И как продажа, идет?
— Сам, все сам! — торопливо закивал головой Одинец. — Издревле у нас в роду этим занимались. И продается хорошо, не жалуюсь…
— Как же, продает он, за три дня ничего не ушло, — вмешался стоящий по соседству рыжий торговец, к которому их привел Микулка, раздосадованный тем, что внимание покупателей направлено не на его товар.
— Цыть у меня! Встревать он будет! — пресек воевода его поползновения. — И до тебя очередь дойдет! Иван, надумал, что будешь покупать, или как?
— Погодь чуть, Трофим. — Внимание полусотника опять переключилось на продавца гуслей, и он вкрадчиво его переспросил: — Говоришь, хорошо продается? А если развалится что в руках?
— Отвечаю я за свой товар! И клей сам варю, и клепки сам ставлю! Все сам, от начала до конца. И не только по гуслям и сопелкам мастерство мое. Я и прялку могу собрать с выдумкой, да и любую тонкую работу по дереву исполняю…
— Охо-хо-хо! — натужно засмеялся рыжий продавец кузнечного инструмента. — Прялку… Ох! Нашел чем гордость свою тешить!
— А я колесо к ней приладил! И она сама прядет!
— Сама! Прядет! О-ха-ха! Кха… Ох! — Издевательский хохот рыжего был прерван звонкой оплеухой воеводы. — За что?
— Тебе было сказано: цыть! Или я для тебя пустое место?! — не на шутку рассердился Трофим.
— Прости, боярин, — побледнел тот. — Нечистый попутал, ведь сказки он глаголет…
— А это уж без тебя разберемся, — поддержал Иван соратника и обернулся к Одинцу: — Давай продолжай.
— Да что там… — стушевался тот и обиженно просипел: — Проживаю я тут недалече, и всякий меня на этом торгу найдет, если мой товар ему чем-нибудь не угодил! А то, что продается ни шатко ни валко… так я один живу, мне хватает.
— Вот как… — Иван просительно глянул на воеводу и опять обернулся к Одинцу: — А не пойдешь ли ты, мил человек, ко мне работать? Делать то, что умеешь, но по моим заказам? Точнее, в общину нашу, ветлужцы мы…
— Ветлужцы? Ваши лодьи надысь пришли? — озадаченно закрутил головой суздалец. — Слухи идут, что с булгарцами на Оке вы ратились…
— Да нет, повздорили немного — и все, — махнул рукой Иван и в очередной раз переспросил Одинца: — Ну так как? Есть у тебя условия какие-нибудь или держит тебя что здесь? Ночевать без тесноты будешь и в тепле, еда за счет общины… Правда, до весны побудешь со мной в другом месте, но условия у тебя там будут не хуже моих, обещаю.
— Хм… А монет за работу мою сколь положишь?
— Монет? Прибыток у нас на всех делится, по исполненной работе… Ты, конечно, можешь запросить себе какую-то плату, но тогда не обессудь, если заработок общины мимо тебя пройдет. Однако тебе такое в новинку будет, поэтому предложу тебе вначале по старине… Полторы гривны до весны тебе положим, а там сам решишь, будешь ли ты со всеми вместе или опять плату сходную потребуешь. Кормежка наша.
— Ну, весомая плата, — обхватил руками голову, что-то решая, Одинец. — А если мне еще куны понадобятся, дабы скотину завести, дадите? И какая реза
[61]
будет?
— Куны тебе община выдаст, если в ней состоять будешь, другим такое богопротивное дело не дозволяется, — хмыкнул Иван, переглянувшись с Трофимом. — Разве что воевода сам тебе монеты выделит… И резы не будет.