— Ты в уме ли, лекарь? Если мы своим доверять не будем, то как жить тогда вместе? — привстал воевода из-за стола.
— Я в своем уме, и… Никифор, ты прости меня, не хотел я тебя обидеть ничем. Не про тебя речь, а про то, что торговаться вы хорошо умеете, а вот считать нормально не приучен никто. Я ни разу не видел никаких записей. Где что лежит, сколько оно стоит, приход, расход… Меня в свое время налоговая за копейку драла, а у вас гривны туда-сюда летают! И никто не знает точно, сколько товара! Из-за проданной пушнины до сих пор клочья по Сосновке летают. Никифор отдал им серебро одним куском, и никому нет дела, как его между собой люди делить будут! В общем, воевода, хоть тебя буду учить, хоть любого на твой выбор, но должен быть человек, умеющий счет товару вести, а также приход и расход казны правильно составлять. Сам я многого не понимаю, но вы все тут вообще раздолбаи… Людей везти собрались, а у самих даже мыслей нет, как налоги с них потом считать. Одним металлом жить хотите? А если он кончится, или Николая трамвай переедет, тогда что? Не согласитесь — не поеду!
— То, что серебро одним куском дал, это правильно. Может, надумают его сообща на дело какое полезное пустить. А вот про раздолбаев я уже слышал… от Ивана. — От усмешки воеводы лекарь разве что не отпрыгнул назад. — В общем, так, Вячеслав… За слова твои гнусные я тебя на растерзание своей жене отдам. Слышал, как она торговалась? Вот и я только наслышан, надо бы воочию увидеть, как она тебя за глотку возьмет. Времени у нас на реке Воронеж будет вдосталь, вечера долгие, а Улина у меня баба разумная… Пока всю душу из тебя не вытрясет, спать не ляжешь!
— Эхма… Так только тебе от этого, воевода, худо придется.
— Что так?
— Если Улине со мной учебой заниматься, с кем тебе бока на ночь греть?
— Что?! — Грозный вскрик Трофима вынес Вячеслава в сени в одно мгновение, а на пути воеводы стеной встали Никифор и Петр. — Да сядьте вы, — махнул рукой воевода сразу же после исчезновения лекаря и сел на свое место. — Я уже привык за плавание свое к одному малохольному. Главное тут — рявкнуть погромче, сразу все по углам разбегаются. Да и лекарь нам всем живой нужен, нешто я не понимаю? А они не столько обидеть норовят, сколько язык свой острят. Коли друг дружки рядом нет, так другим достается. Ну ничего, мы этот язык и обрезать под корень можем… Вон Николай уже ухмыляется, сей миг что-то скажет, а ну подь сюда, кузнец! — Трофим потянул из-за сапога нож и ласково поманил им Николая к себе. — Не маши рукой, будто я шуткую! Ну, что же ты вскинулся из-за стола и поскакал неведомо куда? Никак лекаря успокаивать? Дверью не хлопай! Тьфу… Ну вот, теперь можно и о них побалакать. Все как один вежи не имеют к тем, кто над ними стоит. То ли сами не из последних людей были, то ли все так общаются в землях их потерянных, то ли власть имущие у них так погано себя вели. Однако руки у всех золотые, за то их прощаю и вам велю. Кабы не они… ну да ладно, не петь же им песнь хвалебную — как бы не лопнули от спеси, если невзначай услышат ее. Давай, Петр, доставай тот бочонок, что под лавкой стоит, и наливай в братину, расскажу я вам, как на двух лодьях уходил, а на трех пришел. Или вы подумали, что серебром мы расплачивались за новый парус, дабы зерно домой привезти? Как бы не так, слухайте… Вышли мы в низовья к Лаймыру на ушкуе и двух буртасских лодьях, с последними у нас промашка как раз и вышла. А что было делать? До насадов у плотников руки так и не дошли, они еле на плаву держались…
Глава 5
Речная засека
Едва теплившийся в овражке костер неожиданно полыхнул в ночную темноту снопами ярких искр, сопроводив этот фейерверк глухим треском смолистых поленьев, и на мгновение высветил две неясные тени, пытающиеся ускользнуть от разлетающихся в разные стороны угольков. В конце концов, одна фигура наклонилась в сторону, и на разгоревшийся огонь посыпался песок, после чего едкий дым густым клубком окутал оба силуэта, выдавив из них забористый кашель и заставив часто махать рукавами посконных рубах.
— Ну что же ты, Кежай, сосновых дров набрал, да еще и сырых в придачу, а? — Утробный бас говорящего разогнал царящее в низине молчание.
— Сам бы и ходил за ними… — отозвался второй голос с нотками недовольства. — А то воды тебе принеси, в котле нагрей, раков свари.
— Так ты же моими раками собираешься угощаться, так?
— Почему это?
— А кто за ними в речку лазил?
— А я светил…
— Светил он… даже ног своих не замочил — так старался!
— Зато котелок мой! Как бы ты раков иначе сварил, а?
— Как-как! Запек бы. Пусть вкус не такой, зато не слушал бы твоего нытья. Расскажи лучше, как котелок тебе этот достался?
— А то ты давеча, Паксют, не слушал, как я перед мужами честными распинался?
— Да я лишь под самый конец твоего рассказа подошел…
— Да? Ну ладно, слушай… Как водится, сторожил я лодьи купцов булгарских, которые пять дней назад остановились у нас, перед тем как по Итилю
[18]
вверх подниматься. Мыслю, к новгородцам шли с шелком из стран заморских, вот.
— Ага, так они тебе и рассказали куда идут, — Паксют недоверчиво покачал головой. — Да и сторожить нам товар свой не доверит никто! Наше дело порядок на пристани блюсти, сбор побережный принять да услужить купцам чем-нибудь. В основном — услужить, про мыто им даже не заикайся! Все-таки булгарцы в нашем городке чрезмерную власть забрали. Куда только инязор
[19]
смотрит?
— Куда-куда! Далече он от этих мест, — махнул рукой Кежай и стал снимать свой котелок с огня. — Да и не станет он с Великим Булгаром распри затевать, не с руки ему с ним за эти места ссориться — на Итиле сила не за нами. А торг наш хоть и невелик, но в казну прибыток ему дает, побережное
[20]
опять же…
— Да, место у нас самое что ни на есть торговое, все пути через нас идут. А раздолье какое! Итиль с Окой как разольются по весне, так противоположных берегов иной раз не видно…
— Ну это ты лишку хватил, да и островки по всей реке натыканы, — возразил Паксют, не отводя глаз от пышущих жаром раков, раскладываемых его собеседником на крышке от берестяного короба. — Так что там дальше случилось у тебя?
— А на чем сказ мой споткнулся? А, на купцах булгарских! Куда им еще идти, кроме Новгорода? По Оке ныне не рискнут: суздальцы сильно осерчали на них, могут и товар отнять. А вот вверх по Итилю можно и проскочить, ростовцы всегда своим умом жили и из-за обид разных могут закрыть глаза на повеление своего молодого князя. Ну так вот… В тот раз Чипаз уже задвинул светило чуток за край земли, так что понемногу сумерки на землю опускаться стали. Сошел я к урезу воды, крошки хлебные бросил в реку, чтобы Ведява
[21]
за ноги к себе не утащила, зачерпнул полный берестяной туесок и отнес к костру… Сижу, в чапан
[22]
поплотнее запахнувшись, и жду, когда камни нагреются, дабы взвара клюквенного напиться. Но вдруг чую спиной взгляд чужой, будто мало я Ведяве поднес и она из реки вышла и смотрит на меня укоризненно. Хотел повернуться, но спину как свело всю! Ну, думаю, смертушка ко мне пришла, а сзади песок уже хрустит, швырк-швырк, швырк-швырк…