В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 17

– У вас неплохой русский. Монтерейская школа.

– С чего вы взяли? – спросил Гросс.

– Ну, у вас же бакинский акцент.

– Какой?! – изумился Гросс.

– Бакинский. В восьмидесятые и девяностые годы в Монтерейском институте переводчиков деканом славянского факультета был Семен Шегельман, эмигрант из Баку. И у вас его произношение.

Гросс смутился, уязвленный до глубины души. И только много позже догадался, что эта русская гэбэшница в штатском его просто развела. Конечно, еще тогда, в восьмидесятые и девяностые годы, в КГБ знали, кто преподает русский в главном лингвистическом центре ЦРУ – точно так же, как в ЦРУ хорошо знали, кто преподает английский в подмосковной школе ГРУ и КГБ.

Но что, кроме указания на русское авторство этого TND-7/8, дает его лингвистический анализ? Вот если бы можно было с помощью этого анализа доказать, как и поручил ему Билл Корни, что этот сон сфабрикован в Москве… Но ни одного доказательства этой версии Мэтью Гросс в содержании сна не обнаружил. Больше того, все аллюзии со сталинским временем говорят, что автор этого сна скорее всего человек преклонного возраста и, следовательно, вполне может быть из числа старых русских эмигрантов.

Черт возьми, за что же зацепиться?

И вообще это не его, простого агента, обязанность определить, откуда пришел и расселился в Интернете этот незримый и неуловимый «троянский червь» с Red October Nightmare [7] ! Это прямая обязанность US-CERT – Службы быстрого реагирования на компьютерные угрозы Центра информационных технологий ФБР!

Мэтью снял трубку внутреннего телефона и набрал нужный номер.

– Астин, привет! Это Мэтью из Нью-Йорка. У вас уже есть что-нибудь по Red October Nightmare?

Астин Кэйн, однокурсница Мэтью Гросса и единственная женщина, закончившая аспирантуру hightech факультета знаменитого Массачусетского технологического института, была помощником шефа Центра информационных технологий ФБР в Форт-Монмуте, штат Нью-Джерси, и курировала всю службу компьютерной безопасности ФБР.

– Not a fucking bit! [8] – в сердцах ответила Астин, и Мэтью понял, что задел ее самолюбие по самое «не могу».

– Извини, – поспешил он. – Просто Билл поручил мне спихнуть это дело нашим коллегам…

– Я знаю, – нетерпеливо перебила Астин. – Ты сорок первый звонишь по этому поводу.

Мэтью усмехнулся:

– Астин, дорогая! Я тебя развеселю. «Сорок первый» – это знаменитый русский фильм про молодую коммунистку, которая взяла в плен своего врага – белого офицера в исполнении красавца Стриженова и влюбилась в него.

– А когда он захотел бежать, она его убила. Я видела это кино. Если ты хочешь остаться живым, положи трубку!

Мэтью поспешно дал отбой и вздохнул. Ничего не поделаешь, придется вечером тащиться на Брайтон-Бич и «тусоваться», как теперь говорят в России, с тамошними стариками на бродвоке. Они там наверняка обсуждают этот сон и могут вывести на какой-нибудь след.

Брайтон-Бич, господа, – это не только географическая точка или один из районов Большого Нью-Йорка. Брайтон-Бич – это теперь понятие, которое включает в себя особую психологию, сленг, темперамент и даже образ жизни. Американские газеты называют этот район Litle Russia – «Маленькая Россия», а его обитателей – русскими. По аналогии с американскими итальянцами, ирландцами, китайцами и т. д. – то есть в зависимости от страны их происхождения. А если вы приехали из России, то будь вы хоть киргиз, армянин или еврей – вы все равно русский. И сделать с этим ничего нельзя, хотя ситуация поначалу мне казалась даже обидной: в советской России никто нас за русских не считал и называли «жидами» и «евреями», а в Америке никто не хочет считать нас евреями, а называют «русскими». Но с годами к этому привыкаешь…

По приблизительным данным, на Брайтон-авеню и прилегающих к ней двух дюжинах улиц живет почти 100 тысяч русских эмигрантов. Если учесть, что первые четыре «русские» семьи поселились на Брайтоне в 1974 году, динамика роста этой колонии сравнима только с динамикой освоения Техаса или наплыва золотоискателей в Калифорнию во времена «золотой лихорадки». С той только разницей, что на брайтонском пляже нет ни золота, ни нефти. Все, что нашли там первые советские эмигранты в 1974-м, было: океанский бриз, дешевые квартиры и сабвей «D», на котором за 50 центов можно было доехать до Манхэттена.

Конечно, настоящий историк скажет, что это было не первое открытие Брайтона. Что еще в начале века Брайтон был дачным местом нью-йоркских богачей, они строили здесь виллы и ездили сюда в экипажах и первых «фордах». И что первый расцвет Брайтона описан у Айзека Башевиса Зингера, Нила Саймона и других американо-еврейских писателей. Все это так. В 20– 40-е годы Брайтон был плотно заселен теми еврейскими волнами, которые выплеснуло в Америку из Европы сначала бегство от погромов времен русской революции, а потом – от гитлеровских концлагерей и газовых камер. Но уже в конце 50-х дети и внуки этих евреев окончили школы и колледжи и переселились из Брайтона в Манхэттен, Голливуд, Бостон и прочие центры технического и торгового бума. В шестидесятые годы Брайтон захирел. Опустели и замусорились пляжи, закрылись десятки ланченетов, синагог и школ, и пожилые евреи массовым порядком бежали отсюда в северный Бруклин или еще дальше – во Флориду и Аризону. В 70-е годы первые эмигранты нашей волны нашли на Брайтоне запущенные и разваливающиеся дома, где не хотели селиться даже нищие беженцы из Пуэрто-Рико и «лодочные люди» из Вьетнама. Здесь на темных, с разбитыми фонарями улицах можно было легко наткнуться на нож наркомана или встретить шайку черных грабителей. А на станциях сабвея и в разрисованных граффити вагонах поезда стоял оглушающий запах мочи и марихуаны.

Но один фактор отличал Брайтон от аналогичных районов Верхнего Нью-Йорка – океан. Когда после изнуряющего рабочего дня в такси или на швейной фабрике в душном и громыхающем монстре – Манхэттене вы приезжаете на Брайтон и на конечной станции выходите из вонючего вагона, соленый океанский бриз освежает вам легкие, а тишина лечит душу. И если закрыть глаза, то кажется, что вы снова дома, на Черном море. Можно, как на знаменитом одесском бульваре, спокойно посидеть у океана на скамейке широкого деревянного бордвока, можно встретить друзей, поговорить «за жизнь» и «восьмую программу» для родителей и можно прогулять детей «на чистом воздухе». Конечно, для американцев, которые не имеют этой русско-еврейской манеры в любую погоду часами выгуливать детей, или для москвичей, которые с детства привыкли к запаху бензина и не могут спать без гудков машин за окном, в этом «брайтонском факторе» не было ничего соблазнительного. Поэтому московские и питерские эмигранты селились на нью-йоркских высотах – в квинсовском Джексон-Хайтсе и в манхэттенском Вашингтон-Хайт– се. Но когда в 1978–1979 годах эмиграция из СССР достигла своего пика – 50 тысяч человек в год, то оказалось, что чуть ли не половина этих эмигрантов – одесситы. Одесситы, для которых брайтонский фактор перевешивал все остальные неудобства. Теснота и вонь в сабвее? Ладно, вы не ездили в советских автобусах и трамваях! Поезжайте в СССР, понюхайте! Запущенные квартиры, обвалившиеся потолки и стены? А у вас есть руки? Хулиганы, наркоманы и грабители на темных улицах? А вы знаете такое выражение – «Одесса-мама»? Не знаете? Это значит, что когда ваши американские грабители учились держать пипку в руках, чтобы попасть струйкой в унитаз, наши уже соплей попадали милиционеру в затылок…