Бисмарк. Русская любовь железного канцлера - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 2

Нужно ли говорить, что в тот же вечер они встретились за ужином в ресторане «Hotel d’Europe»? А шампанское уже пили на втором этаже, в апартаментах Орловых, где у окна, настежь открытого в море, стоял рояль, и Катарина играла им Шопена.

За роялем, да еще после бокала шампанского, она была даже прелестней, чем днем на променаде. Розовый закат дробился и сиял в ее льняных локонах, колышимых морским бризом, пенистый прибой подыгрывал ей ударами волн о берег, а все ее тонкое тело так трепетало в такт этому новомодному Шопену, что Бисмарк просто глаз не мог от нее оторвать.

Стоя рядом с ним у открытого окна, князь Орлов вдруг сказал негромко:

— Я слышал, у вашего короля конфликт с парламентом?

— Еще какой! — ответил Бисмарк, не отводя взгляда от рук Катарины, летающих над клавишами словно две птички-колибри.

— Какой? — переспросил Орлов.

Бисмарк усмехнулся.

— А то ваша берлинская миссия не знает!

— Ну… — замялся Орлов и отпил шампанское. — Просто хочется узнать из первых рук.

Бисмарк предпочел промолчать и осторожно, чтоб не уронить пепел на дорогой персидский ковер, гордость мсье Гардера, хозяина отеля, стряхнул свою сигару за окно. Поскольку русский император приходится племянником прусскому королю, Берлин наводнен русскими дипломатами и шпионами, и русское посольство располагается на Унтер-ден-Линден чуть ли не в двух шагах от королевского дворца. Все дворцовые интриги, новости и сплетни они там узнают раньше, чем прусский кабинет министров.

Орлов, однако, продолжал с истинно русским напором:

— Говорят, вы там заигрались в демократию. Социалисты захватили парламент и блокируют все указы короля…

Бисмарк положил руку ему на плечо:

— Я в отпуске, князь.

Но в эту минуту юная Орлова уже так чувственно отдалась музыке, что бисмарковская дипломатия решила наказать орловскую настырность:

— А ваша жена выросла во Франции?

И Орлов с чисто российским прямодушием тут же попался в ловушку.

— Даже родилась тут! — сказал он с гордостью. — У Трубецких свой замок — «Bellefontaine» в Samois-sur-Seine, возле Фонтенбло под Парижем.

— Теперь я понимаю, почему французы поддерживают поляков, бунтующих против России.

Орлов изумился:

— Почему?

— Потому что все француженки без ума от эротической музыки этого поляка Шопена.

Всего долю секунды Орлов соображал, как ему реагировать на эту колкость. И тут же расхохотался, но тем нарочитым и громким смехом, каким еще несколько лет назад был известей на конференциях во Франкфурте его нынешний шеф и русский канцлер князь Горчаков.

«С поляков нужно шкуры снимать» [1] , они всегда были прусской и русской головной болью! Стоит только дать им поднять голову, как они тут же полезут в великие нации и объединятся с французами, чтобы либо зажать немцев с двух сторон, либо напасть на Россию в союзе с кем угодно — с литовцами, с Наполеоном… А потому разделение Польши под протекторатом России, Пруссии и Австрии, начатое еще Фридрихом Великим и Екатериной Второй, является единственным выходом для усмирения их шляхетских амбиций и установления тишины в Европе. При этом они настолько талантливы, что побежденные и расчлененные, они не могут угомониться, втихую расселились по всей Европе и настырно лезут на самые влиятельные посты в России, Австрии и даже в Пруссии. А теперь еще эти новые, после восстания Костюшко, польские бунты против русских «гнобителей»! Тринадцать миллионов поляков, вечно настроенных против русских и немцев — не дай Бог, если их нынешние разрозненные мятежи соединятся…

А французские газеты тут же, конечно, закричали свое стандартное «Польша либерасьон!», и французские мадам и мадемуазель, тающие от «душки» Шопена, настолько прониклись сочувствием к «угнетенной» нации, что даже Луи-Наполеон уже открыто выражает «несчастным» полякам свое сочувствие. Конечно — в пику России и в отместку за войну 14-го года…

Бисмарк сидел в своем номере на первом этаже «Hotel d’Europe», пыхтел сигарой и, глядя на ночное море, слушал игру Катарины. Апартаменты Орловых были прямо над его номером, и теперь там, над ним, она играла его любимого Бетховена, Семнадцатую сонату. Но когда дошла до третьей части ALLEGRETTO…

Музыка вдруг оборвалась, он услышал громкий стук, словно что-то упало со стула, и…

Нет, он не мог ошибиться — разгоряченные Бетховеном, они занялись ЭТИМ прямо на полу! Да так, что люстра раскачивалась над головой Бисмарка, а Катарина стонала и вскрикивала, и эти ее стоны и крики долетали до него через открытое окно. О, этот горловой, с хрипотцой и страстью крик! Бисмарк с такой силой сжал зубы, что перекусил свою лучшую сигару стоимостью чуть ли не в целый талер!

«Психологическая сторона его портрета не менее выразительна. Сложная, многогранная натура. Отличный пловец, блестящий стрелок и выдающийся наездник. Любовь к земле и лесу он унаследовал от своих предков… Вместе с тем Бисмарк очень образованный человек. Он чрезвычайно начитан, у него гениальный ум, он более или менее хорошо говорит на шести языках…» (N. Orloff. «Бисмарк и Екатерина Орлова»).

Бисмарк 1862 года «очень высокий… черноволосый… курносый… с бледным лицом и осиной талией… Бойтесь его: он говорит то, что думает» (Б. Дизраэли, Англия ).

«Граф Бисмарк — мужчина высокого сложения; беспокойный по характеру; большой, высокий лоб, показывающий благожелательность в сочетании с упрямством. Большие глаза, глубоко посаженные и мягкие, они становятся грозными, когда в них воспламеняется огонь гнева. Волосы зачесаны вверх и прикрывают затылок. Он носит воинственные усы, прикрывающие его ироническую улыбку» (М. Вилборт, парижский журналист 1866 ).

«Во время беседы жесткая линия рта становится видимой за усами; также виден ряд мелких крепких зубов, которые он сохранил до конца своей жизни. Его руки даже в старости выглядели руками пятидесятилетнего, на них не было старческих пятен» (С. Витман. «Воспоминания о Бисмарке»).

Конечно, на следующий день он и виду не подал, что слышал их супружеские страсти.

Как после ночной грозы и шторма, что в кромешной тьме терзают небо и волны, рвут паруса и секут землю семяизвержениями молний и ливней, — как наутро после этих диких страстей умиротворенная природа вдруг становится тиха, нежна и невинна в лучах проснувшегося солнца, так и Катарина — буквально вся — светилась в то утро такой невинностью и кротостью, что ему хотелось отхлестать ее по персиковым щечкам. И только его аристократическое воспитание да надменная улыбка, прятавшаяся в уголках чуть припухших губ Катарины (ну, и, конечно, присутствие мужа), сдерживали его тяжелую руку.