Повелитель разбитых сердец - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 96

Я не задаю дурацких вопросов о том, как они собираются продавать национальное достояние Французской республики. Существует множество коллекционеров, которые рискуют собирать в своих домашних картинных галереях великие произведения, бесследно исчезнувшие из музеев мира. Они не гонятся за славой – им нужен сам факт обладания сокровищем. За это они готовы платить любые деньги – в том числе и миллионы, которые, несомненно, стоит теперь картина Давида.

Это все понятно. И это меня не волнует. Я думаю о том, что эти твари оставят в живых Максвелла. Все-таки оставят его в живых. И если бы удалось предупредить его, чтобы он их остерегался…

Вряд ли удастся. Вряд ли они выпустят меня отсюда. И Тедди не придет на помощь. Может быть, он уже умер там, под забором…

Максвелл, Тедди… Я не увижу их. Я не увижу Лельку, маму, папу. Никого больше не увижу!

Нельзя думать об этом, иначе я сейчас разрыдаюсь.

У меня словно бы железный кол вбит в спину. Он заставляет меня держать голову прямо – прямей некуда. Мне страшно, у меня словно бы кислотой прожжен желудок от страха. Но я не могу, не хочу показывать свой страх.

– Как вы догадались, что картина в Мулене, Клоди? – спрашиваю я с таким видом, словно это – последнее, что интересует меня в жизни.

У Клоди появляется несколько обалделое выражение, но тут же его сменяет усмешка. Смысл усмешки понятен: поскольку это последнее, что я узнаю в жизни , можно и пооткровенничать:

– Видишь ли, Валентин, в молодости, будучи студенткой, я подружилась с одной девушкой. Ее предки, покойные дед с бабкой, были эмигрантами из России, приехали в Париж где-то в середине двадцатых годов. О своей этнической родине Марин и знать не хотела, она была такая, как мы все: танцевала рок-н-ролл и твист, курила марихуану, тусовалась с хиппи. Ее очень интересовало творчество Давида, особенно судьба картины «Смерть Лепелетье». Она рассказала, что в ее семье хранится дневник членов семьи Лепелетье, где есть сведения об истинной судьбе картины. Я умоляла показать мне этот дневник, но Марин ни за что не соглашалась: ведь это была семейная реликвия. Но я не находила себе покоя. Я испробовала все доводы, пытаясь заставить ее дать мне дневник. Она отказалась и должна только на себя пенять за то, что случилось потом. Я узнала, когда ее родителей не будет дома, зазвала Марин к себе, напоила ее и украла у нее ключи от дома.

У меня был дружок – корсиканец Жан-Ги Сиз, парень отчаянный. К тому же он сильно любил меня. С ним мы отправились к этим Мансурофф (такова была фамилия Марин), перевернули вверх дном все в доме и все-таки нашли дневник. Стоило мне взглянуть на него, и я поняла, что душу дьяволу заложу, только бы никогда не расставаться с этим сокровищем, которое приведет меня к обладанию еще большим богатством. Для отвода глаз, чтобы сбить со следа полицию, мы с Жаном-Ги прихватили кое-какие драгоценности, которые нашли в квартире. Между прочим, там были очень недурные бриллианты. Фамильные, как я понимаю, может быть, даже вывезенные из России… – Клоди мечтательно улыбнулась. – Мы были уверены, что нам удастся обмануть Марин, внушить ей, что она потеряла ключи. Но когда мы вернулись, нас ждал неприятный сюрприз – в доме, во дворе была полиция. Оказывается, Марин проснулась, обнаружила, что заперта, и решила выбраться через окно. Но она ведь была пьяна и… сорвалась со скользкой крыши мансарды, разбилась насмерть. Потом стало известно об ограблении квартиры Мансурофф. Брат и родители Марин развили бешеную активность. Я едва успела спрятать дневник, однако бриллианты у нас отняли. Жан-Ги поступил благородно – всю вину взял на себя. Мне дали только три года, а ему – десять. Впрочем, это справедливо: я ведь только достала ключи из сумки Марин, а «работал» в квартире Мансурофф в основном Жан-Ги.

«В основном, вот именно… – мысленно хмыкаю я. – А ты стояла у порога, скромно сложив ручки. А кто напоил Марин до того, что у нее помутилось в голове? И наверняка не обошлось без травки или «колес»!»

Разумеется, я ничего такого не говорю, а спешу задать следующий вопрос:

– И что было потом? В дневнике и впрямь имелись указания, где спрятана картина?

Я даже не выговариваю, а выпаливаю это. Боюсь, что Исе надоедят пустые разговоры и он пустит в ход свой ствол с глушителем.

Нет, не буду думать об этом, не то я стану плакать, рыдать, молить о пощаде! Нельзя.

Однако краем глаза замечаю, что Иса с откровенным любопытством слушает наш с Клоди разговор. Видимо, он ничего не знал из того, о чем идет речь. Ну что ж, тогда я буду смаковать последние минуты жизни, получая информацию, словно пчела, которая высасывает тягучий, сладкий нектар.

Собственно, зачем она мне?.. Строго говоря, смысла нет особенно стараться. Там , как уверяют некоторые книжки, человек обретает особое знание обо всех земных делах. То есть, как только я умру, вся подноготная сделается мне известна. И о том, где картина, и о том, кто убил Лору, и даже о «цыганке», обреченной взлететь на воздух вместе с нашим роддомом и своим нерожденным ребенком…

Не хочу – там ! Хочу – здесь !

А еще я хочу хоть как-то отомстить Клоди. Например, поссорить ее с Исой. Ну хоть что-то сделать!

Между тем встречаю презрительный взгляд Клоди: