Опаленные войной - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 36

По привычке Крамарчук вновь начал было засекать огневые точки врага, стремясь вступить в дуэль с немецкими артиллеристами, но и на сей раз комендант остановил его.

— Давай менять тактику, сержант, — твердо сказал он, входя в артиллерийский отсек. — Причем основательно. Силы неравные, всех дуэлей нам все равно не выиграть, а на подавление каждого орудия будет уходить масса времени и снарядов.

— Тоже верно. Сам вижу, что всех их гаубиц не передушу.

— А посему тактика наша будет таковой: на артиллерию немцев пока внимания не обращать. Уничтожать любое скопление живой силы противника, прощупывать остров и места переправ. Дорога у тебя тоже пристреляна. Теперь у нас в цене не их металл, а их души. И дух.

— Охота вольных стрелков… Мне и самому это больше по душе, комендант, — спокойно ответил Крамарчук. Казалось, в мире не существует ничего такого, что бы могло вывести этого человека из себя или омрачить его настроение. — Они пришли сюда, чтобы гибнуть — так пусть гибнут.

— Вот и считай это приказом.

Однако шквал огня вскоре затих, а на реке не появилось ни одной лодки, ни одного плота. Солнце уже зашло за горизонт, в долине быстро темнело, и Днестр, еще полчаса тому назад казавшийся таким невинно радужным и спокойным, начал наливаться стальной свинцовой серостью, словно растворял в медлительном течении весь вобравший в свои воды и берега смертоносный свинец, спасая от него людей и все живое. Сама река уподобилась теперь одной огромной, наполненной свинцом и телами погибших траншее.

Не выдержав, Громов вышел из дота и принялся внимательно обшаривать биноклем противоположный берег, пытаясь разглядеть в сумерках нечто такое, что не смог уловить окулярами перископа. Он понимал: немцы что-то задумали. Что этот шквал был отвлекающим маневром. Но от чего? Что за ним скрывается? Ответа он пока найти не мог.

— Товарищ лейтенант, — появилась в проходе Мария. — Раненый Коренко отказывается уезжать в медсанбат. И вообще выходить из дота.

— Скажи: приказано.

— Сказала. Отказывается. Придется выводить силой. Машина ведь ждать не станет. И другой тоже не будет. Не до нас там.

— Другой может не быть — это предположить нетрудно.

Громов пропустил мимо себя двух бойцов, которые выносили потерявшего сознание Сомова, и бросился к отсекам санчасти.

— Что случилось, Коренко? — резко спросил он. — На гребне — машина. Быстро на носилки!

Кравчук и Лободинский из расчета Назаренко, держа под мышками сложенные носилки, безучастно стояли рядом и ждали, чем все это кончится.

— Куда же мне ехать? — жалобно проговорил Коренко, будто его отправляют не в медсанбат, а, лишая последнего убежища, выдают врагу. — Меня же только в ногу. Легко. Я же вам еще пригожусь. Снаряды не поднесу, так с ружьем к амбразуре стану.

— Прекратить разговоры! На носилки его!

— Так он же не пойдет, — невозмутимо объяснил Лободинский, не тронувшись с места. — Мы уже пробовали. — И, глядя, как лежавший на низеньких нарах Коренко судорожно ухватился руками за крайние доски, Громов понял, что они действительно пробовали и раненого нужно отрывать силой.

— Выйдите все, — попросил Громов.

Кравчук и Лободинский повиновались. Мария чуть задержалась, сомневаясь, что ее это требование тоже касается, но потом все же последовала за бойцами.

— Послушайте меня, Коренко. Насколько я помню, вам восемнадцать.

— Девятнадцать… — светлолицый русоволосый парень этот был самым молодым в расчете, но вел себя настолько сдержанно и корректно, стараясь во всем подражать командиру орудия Назаренко, что молодости этой никто не замечал.

— Тем более, — сказал Громов. — Вы ранены и имеете право отбыть в тыл. Вас ждет машина. Пока еще ждет. Ибо завтра мы уже окажемся отрезанными от своих. Вы понимаете меня? И если мы, не раненые, еще как-нибудь сможем прорваться… по крайней мере у нас будет хоть какой-то шанс. То у вас его не будет. И ничем помочь мы вам не сможем. Ничем.

— Я останусь здесь. Возле орудия. И прикрою вас. Рана ж у меня не тяжелая. Да не могу я так: оставить вас здесь, а самому уехать! — буквально взмолился он, прикладывая руки к груди, будто вымаливая себе жизнь. Хотя на самом деле этот девятнадцатилетний парень вымаливал право умереть вместе со всеми.

Он, лейтенант Громов, сталкивался с таким впервые. Для него война только начиналась, и поведение этого бойца казалось труднообъяснимым, почти невероятным. Если бы так вел себя офицер, не пожелавший оставлять своих солдат, — это было бы понятно и оправдано. Но что заставляет обрекать себя этого раненого рядового?!

— Да оставьте вы его, товарищ лейтенант, — вдруг появился в отсеке Крамарчук. — Это ж наш хлопец, — с грустной добротой объяснил сержант. — Мы его знаем. Он всегда такой. Он нам еще пригодится.

— Оставить? — резко переспросил Громов, недовольный вмешательством сержанта, однако выдворять его не стал. — Значит, говорите, оставить? Хорошо, Коренко, хорошо, остаетесь. Но запомните: если завтра вы захотите вырваться отсюда, вам и Господь Бог не поможет.

— Если, конечно, Он к тому времени объявится, — вставил Крамарчук, сохраняя самое серьезное выражение лица.

— Помолчал бы ты, сержант, — вполголоса отплатил ему Андрей. — Иногда это полезно. А вы, Коренко, запомните… Если, поняв свою ошибку, вы начнете хныкать и причитать, я расстреляю вас перед строем как труса. Даю вам две минуты на размышление.

— Остаюсь я, товарищ комендант.

Выйдя из отсека, лейтенант спросил Марию, в каком состоянии рана Коренко.

— Я промыла. Сделала укол. Но этого мало. Рана может загноиться. В медсанбате хирург прочистил бы ее. Да и вообще, уход, чистота…

— И все-таки нужно было отправить его, — проворчал Громов. — А вы, — обратился к Лободинскому и Кравчуку, — тоже мне… Не смогли вынести из дота своего друга.

— Товарищ лейтенант, батальонные понесли убитых, — появился в проходе Дзюбач. — Надо бы и нам…

— Да, старшина, надо. Бери шестерых бойцов и…

Когда выносили Кожухаря, рядовой Петрунь, тот самый боец, который сообщил Андрею, что Кожухарь погиб, заметил, как из кармана убитого высунулся моток телефонного провода. Петрунь достал его, а потом, передумав, положил рядом, на плащ-палатку.

— Какой хороший телефонист был!.. — сказал он, как только бойцы снова подняли плащ-палатку с Кожухарем и Рондовым. — Какой телефонист! Еще подучился бы — и не было бы лучшего во всей Украине. — А немного помолчав, добавил: — И меня обучил бы, что надо.

— Вот и будем считать ваши слова прощальной речью, — одобрил сказанное Громов.

Он действительно заметил, что в свободные минуты Петрунь просиживал с Кожухарем — вместе возились с телефонными аппаратами, с рацией, с кабелем; поэтому сейчас он решил, что только Петрунь и способен заменить Кожухаря.