Опаленные войной - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 15

— Оставь в покое Бога! — прорычал рассвирепевший мужчина, железной хваткой впиваясь в плечи женщины и осаждая ее на себя с такой страстью, словно хотел вгрызться ей зубами в глотку. — Оставь Его! — рычал он, упиваясь страстью и в то же время вздрагивая от рева проносившихся над домом пикирующих бомбардировщиков.

— Он спасет нас, — не слышала и не могла, не хотела слышать его слов Оляна. — Спасет и помилует. Я — грешная. Но, может, и ему… и моему… какая-нибудь другая… вот так же… в любви и страхе… И он тоже простит меня. Тоже простит.

— Простит, простит… — неожиданно смягчился и сжалился над ней барон фон Штубер. — Потому что весь мир покоится сейчас на любви и страхе.

Бомба упала совсем рядом, оповестив о себе могучим взрывом. Дом качнуло вместе со склоном долины, на которой он стоял, и женщина отчаянно, хотя и несколько запоздало, закричала: то ли от страха, то ли от жгучего наслаждения и раскаяния. Но скорее всего было в этом крике и то и другое.

Потом, уже понемногу остывая, Штубер вдруг заметил ее широко раскрытые, испуганные глаза и, все еще продолжая бормотать какие-то нежности, вдруг поймал себя на том, что бормочет-то он их… по-немецки! Эти-то непонятные, на чужом языке сказанные слова и заставили Оляну поначалу замереть, а потом слегка, насколько позволяло мощное тело Штубера, приподняться, чтобы получше всмотреться в глаза своего искусителя.

— Лежать! — прохрипел Штубер, почувствовав, что женщина догадывается, с кем свела ее судьба в этой греховной постели. — Ты ничего не слышала! Лежать!

— Бог рассудит тебя, — шептала женщина, провожая его за порог. — Бог нас обоих рассудит.

Уже держась за ручку двери, Штубер холодно смерил ее взглядом. Поняла она, что перед ней не русский немец, а тот, «гитлеровский», или нет? Если поняла — надо бы тотчас же отправить ее на тот свет. К милостивому Богу, охотно принимающему молодых грешниц.

— Бог простит и помилует тебя лишь в том случае, если у тебя хватит ума забыть обо всем, что здесь происходило. Ты поняла меня? Молчать — и молиться. Молиться — и молчать!

— Я буду, буду… молиться, — не в страхе, а в каком-то религиозно-фанатическом экстазе проговорила Оляна. И только Богу было известно, о чем будут ее молитвы.

Штубер взглянул на часы. Начало седьмого. Уже вечерело. Пожалуй, в районе дотов нужно было бы появиться чуть-чуть раньше, к вечеру всегда опаснее. Зато легче будет пробраться к реке. А для него это главное.

«Хотя бы она ушла отсюда! — вдруг возродил он в памяти глаза Оляны в тот миг, когда она поняла, что мужчина, одетый в форму красного командира, заговорил по-немецки. — Неужели не понимает, что с ней — молодой и по-женски сочной — станут проделывать те десятки солдат, которые пройдут через ее дом во время захвата этого берега?!»

Он вдруг поймал себя на том, что ему уже небезразлична судьба этой женщины. И что, уподобляясь светскому ревнивцу, он готов пристрелить каждого, независимо от его формы и знаков различия, кто отважится повести себя с ней точно так же, как только что вел себя он сам.

Он забылся всего лишь на несколько минут. Привалился спиной к холодной, влажной стенке комендантского отсека и тотчас же уснул. Вот только телефонист этого не понял и разбудил его.

— Слушай, лейтенант, Мария Кристич все еще несет службу у тебя в «Беркуте»?

— Странный вопрос, младшой, — по голосу узнал Андрей коменданта Томенко. — Опять торги устраивать будешь?

— Ага, буду. Только уже не я, а ты, — пробовал язвить комендант 119‑го дота.

— Конкретнее и яснее.

— Да тут ее один детинушка буйный разыскивает. То ли беглый монах, то ли художник-расстрига, попавший на военную службу, но еще не расставшийся с вольными манерами.

— А по-человечески ты можешь объяснить: о ком речь и что нужно этому твоему «беглому монаху»?

— Мария нужна. Кристич.

— Так пошли его!.. Что ты мне сообщаешь об этом?

— Э, нет… С этим не все так просто. Это еще тот визитер… — хихикнул в трубку Томенко, радуясь, что именно ему приходится извещать Громова об этой странной новости и этом странном проходимце. — Где-то в городе ему сказали, что она в доте. Вот он и решил, что в нашем. То ли жених, то ли попросту друг детства. Так я его сразу же к тебе. Почтовым голубем.

— И это все?

— Что?

— Спрашиваю: это все, что ты хотел мне сообщить, младший лейтенант?

— При чем здесь я?! Нет, действительно, я-то здесь при каких галошах? Могу только предупредить, что выяснять с ним отношения не советую. Даже тебе, здоровяку.

— Во как?!

— Я — серьезно. Детина столетний дуб обхватывает и сопьяну вырывает. Так, для разминки или разрядки.

Громов бросил трубку и, сдерживая раздражение, посмотрел на Кожухаря.

— Если этот… еще раз позвонит… Не соединяй меня с ним.

— Как будет велено, — развел руками телефонист. — А на того жениха, который Марию ищет, Крамарчука натравить надо. Сержант его быстро отвадит. И от медсестры, и от дота.

— Без Крамарчука, думаешь, не справимся?

— У Крамарчука это может получиться нежнее, — ухмыльнулся Кожухарь, — и понятливее.

«Беглый монах» появился минут через тридцать. Он был чуть ниже Громова ростом, однако неохватная, нереальная какая-то ширина плеч, резко выпяченная грудь и огромная посаженная прямо на плечи голова делали этого, в общем-то еще довольно молодого, лет двадцати двух — двадцати пяти, парня похожим на некое реликтовое чудовище, или, в лучшем случае, на ошалевшего от люти лесного бродягу, совершенно одичавшего и потерявшего всякие остатки цивилизованности. Причем его странное полувоенное одеяние: треснувшая по рукавам гимнастерка, истрепанные цивильные брюки (очевидно, старшина так и не смог подобрать для него подходящий комплект) и напяленная просто на копну длинных, почти до плеч, слипшихся волос пилотка, а также грубое, кирпичного цвета лицо лишь усиливали это впечатление, дополняя образ «чудовища» очень сильными, выразительными, хотя и неприятными, мазками.

— Кто вы такой? — сухо спросил Громов, встретив его в небольшом окопчике, ведущем к входу в дот. — Представьтесь.

— Мне Мария нужна, Кристич, — по-украински ответил парень, трубным басом выдавливая из себя каждое слово. — Сказали, что она здесь.

— Ну, допустим, здесь.

— Точно, здесь. Мне сам младший лейтенант сказал, он объяснил, что…

— И я говорю, что медсестра Кристич здесь, — прервал его Громов, чувствуя, как в душе его закипает неприятие этого человека. Независимо от того, чего он добивается, появляясь в расположении дота. Громовым вдруг овладело какое-то психологическое отторжение. — Что дальше?

— От и добре, — движением огромной руки оттолкнул пришелец Громова к стенке окопа и, зажимая под левой рукой что-то завернутое в женский платок, как ни в чем не бывало вошел в дот.