— Да.
— Я понимаю этого друга, — ответил Мо. — Жена — самая крутая цыпочка из всех, что доводилось видеть. Испанка или латинос, что-то в этом роде. Помнишь, была такая дамочка, профессиональный рестлер по прозвищу Покахонтас? Помнишь, как показывали эти эротические штучки-дрючки по утрам по Одиннадцатому каналу?
— Помню.
— Ну и эта Покахонтас рассказывала мне кое-что о своей работенке. Всякий раз, когда к ней подкатывал парень на такой вот тачке, важно так подкатывал на толстых колесах, ревел мотором, подмигивал и все такое, знаешь, что она ему говорила?
Майк помотал головой.
— Жаль, что наслышана о твоем пенисе, — радостно подсказал Мо.
Майк выдавил улыбку.
— Жаль, что наслышана о твоем пенисе. Вот так. Ну, скажи, разве не здорово?
— Ага, — кивнул Майк. — До безумия остроумно.
— И от этой привычки избавиться сложно.
— Да уж, наверное.
— Так что этот твой сосед — ее муж, верно? — заимел целых две тачки. Как думаешь, что это означает?
Сьюзен Лориман обернулась к ним. Майк всегда находил ее невероятно привлекательной — самой горячей штучкой во всей округе. Он слышал, как соседские ребятишки называют ее Ноик
[5]
и не одобрял этого, находил подобный акроним слишком примитивным. И не то чтобы Майк предпринимал какие-то ходы в этом направлении, но пока ты жив и дышишь, не заметить такую красотку невозможно.
У Сьюзен были длинные иссиня-черные волосы. Летом она связывала их в конский хвост или распускала. Шорты коротенькие, глаз не видно за стеклами модных солнечных очков, а на ярко-красных сочных губах играет загадочная улыбочка.
Когда дети были помладше, Майк часто видел ее на игровой площадке у Мапл-парк. Это ничего не означало, но он любил наблюдать за ней. Знал одного папашу, который специально пристроил своего сынишку в детскую команду, дабы иметь возможность видеть Сьюзен Лориман, которая приходила на матчи.
Сегодня солнечных очков не было. А улыбка отдавала натянутостью.
— Красотка чем-то опечалена, — заметил Мо.
— Да. Слушай, подожди меня минутку, ладно?
Мо уже хотел возразить, но потом еще раз взглянул на грустное женское личико.
— Да. Конечно, — кивнул он.
Майк подошел. Сьюзен пыталась сдержать улыбку, но в уголках рта уже появились ямочки.
— Привет, — спокойно произнес он.
— Привет, Майк.
Он знал, почему Сьюзен на улице, притворяется, что занята садом. И не заставил ее долго ждать.
— Результаты по исследованию тканевых соскобов Лукаса будут готовы только утром.
Она сглотнула слюну, торопливо закивала:
— Ясно.
Майку хотелось протянуть руку, коснуться ее. На работе, в кабинете, он бы мог это сделать. Доктора часто так делают. Но здесь не пройдет. Вместо этого он пошел проторенной дорожкой.
— Мы с доктором Гольдфарб делаем все, что в наших силах.
— Знаю, Майк.
У ее десятилетнего сынишки Лукаса был обнаружен фокальный сегментальный гломерулосклероз, сокращенно ФСГС, и ему срочно требовалась пересадка почки. Майк являлся одним из ведущих в стране хирургов-трансплантологов по пересадке почек, но передал этого пациента Айлин Гольдфарб. Она возглавляла отдел трансплантологии в Нью-йоркском пресвитерианском госпитале, и он считал ее самым лучшим хирургом.
С людьми, подобными Сьюзен, ему и Айлин приходилось иметь дело каждый день. Он предупреждал их об опасности, о возможности летальных исходов, но остро переживал каждую смерть. Умершие словно оставались с ним. Преследовали его по ночам. Тыкали в него пальцами. Пугали его.
Смерть нельзя принять, смириться с ней до конца невозможно. Смерть его враг — постоянные вызов и угроза, — и Майк был готов на все, лишь бы не отдать этого ребенка в костлявые лапы твари с косой.
В случае с Лукасом Лориманом к этому примешивалось и личное. Именно по этой причине он передал маленького пациента Айлин. Майк знал Лукаса с детства. Малыш был такой славный, какой-то даже слишком послушный и добрый, с очками, постоянно сползающими на кончик носа, и шапкой непослушных волос. Лукас тянулся к спорту, но играть в подвижные игры не мог. Когда Майк тренировал во дворе Адама, отрабатывал с ним броски, Лукас околачивался поблизости и смотрел. Майк предлагал ему взять палку, но мальчик отказывался. Поняв, что спорт не для него, Лукас стал комментатором.
— Вот доктор Бай подхватил шайбу, делает ложный выпад влево, затем удар… и шайбу блестяще отбивает Адам Бай!
Майк вспомнил об этом, вспомнил, как мальчуган постоянно поправлял сползающие на нос очки, и подумал: «Нет, будь я проклят, если позволю ему умереть!..»
— Ты хорошо спишь? — спросил он Сьюзен.
Та пожала плечами.
— Хочешь, выпишу что-нибудь?
— Данте не признает таблетки.
Данте Лориман — так звали ее мужа. Майку не хотелось признаваться Мо, но его оценка была близка к истине: этот Данте — настоящая задница. С виду приятный мужчина, но стоит увидеть, как он прищуривается… Ходили слухи, что он состоит в какой-то банде, но, видимо, они были продиктованы внешним видом. У него были гладко прилизанные черные волосы, ухватки мужчины, поколачивающего супругу. Он выливал на себя одеколон флаконами и испытывал пристрастие к вульгарно блестящим ювелирным украшениям. Тиа он даже нравился по-своему: «хоть какое-то разнообразие среди моря коротких стрижек», но у Майка этот человек вызывал ощущение, что здесь что-то не так, какая-то фальшивка, что этот показушный мачо не так уж и крут, как хочет казаться.
— Хочешь, поговорю с ним? — предложил Майк.
Она покачала головой.
— Вы вроде бы ходите в аптеку на Мапл-авеню, верно?
— Да.
— Тогда я выпишу рецепт. Зайдешь и сама купишь, если захочешь.
— Спасибо, Майк.
— Ладно, увидимся утром.
Майк подошел к машине. Мо ждал его, скрестив руки на груди. На нем были солнечные очки, и он являл собой олицетворение равнодушия.
— Твоя пациентка?
Майк прошел мимо него. Он не любил говорить о своих пациентах. И Мо это знал.
Майк остановился перед домом и смотрел на него секунду-другую.
«Почему, — подумал он, — этот дом всегда кажется таким хрупким и уязвимым, как мои пациенты?»
Стоит посмотреть направо или налево, и увидишь, что вся улица застроена в точности такими же домами, где живут семьи, приехавшие неизвестно откуда. Он стоял на лужайке, смотрел на строение и думал: «Да, здесь я собираюсь прожить всю свою жизнь, растить детей, защищать все наши надежды и мечты. Именно здесь. В этом странном сооружении».