Синдикат - читать онлайн книгу. Автор: Дина Рубина cтр.№ 61

Вдруг сказал:

— А хочешь, встану на голову?

Подошел к стене, его лаковые туфли сверкнули, совершили широкий полукруг и двумя лодочками сомкнулись где-то над моей головой.

— Аркаша, это было замечательно, — сказала я. — Спокойной ночи…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Любой выход из дома Марина всегда превращала в странствие. Она не шла прямо по адресу, куда ее приглашали, где ждали, где назначена была встреча. Она просто выходила из дому и шла, куда глаза глядят, иногда по пути вспоминая о каких-то давних нуждах, заруливая в магазины, ателье или ремонтные мастерские, заглядывая в парки, проезжая на метро остановку-другую дальше, чтобы выйти на Коломенской и увидеть цветение вишни в бывших монастырских садах… Она шла с рюкзачком за спиной, в котором всегда на всякий случай лежали ролики и вязание. Ни минуты у нее не пропадало зря.

Собираясь на вечер, организованный «Московским комсомольцем», она вышла из дома часа на три пораньше (по своим, конечно, внутренним часам, — то есть за двадцать минут до начала вечера) и, вынырнув из метро в районе театра Дурова, пошла к Екатерининскому скверу. В центре его стоял памятник какому-то полководцу. Марина в детстве жила тут неподалеку, гуляла, но никогда не помнила фамилии этого военного мужа. Она всегда чувствовала, что объем эмоций отпущен человеку в ограниченном количестве и понимала, что надо тратить его экономно. Поэтому, когда лет пять назад в Иерусалиме увидела раввина, кабаллиста, — в белом шелковом камзоле, белых чулках и в белых туфлях с пряжками, — она остолбенела, и так и стояла, пока он не прошел мимо плавной вневременной поступью. И помнила это всегда. А вот фамилии памятника так и не выучила.

В этом парке, спроектированном в старину отличным садовым архитектором, чувствовалась та твердая линия, что была проведена когда-то талантливой рукой на листе бумаги. И что бы ни делали с этим парком впоследствии, благородные линии все же остались, по ним и сейчас прокладывали дорожки. А по обочинам высаживали траву или цветы.

На задах театра Дурова, как и прежде, стояли вагоны, какие-то коробки, ящики, загоны… Уголок Дурова не вмещался в отпущенное ему здание. Гуляя тут, Марина видела то лису, беглянку из неволи, то медвежонка, который шел, ставя лапы таким загребущим манером, что зад его смешно подтанцовывал, — так и хотелось наподдать ногою…

Такой большой город, все в него вмещалось…

Увидев фотоателье в глубоком подвале монументального сталинского дома, она вспомнила, что давно стоило бы заменить молодой советский паспорт на российский. Значит, нужна фотография.

Фотограф, мрачный молодой человек, разговаривал, глядя в глазок камеры.

— Так! Сели! Голову влево! Прямо! Ниже! Ниже! Выше! Левее… Убрали улыбку.

— Не хочу! — сказала Марина, улыбаясь.

— Но у вас зубы!

— Это хорошо. Значит, они у меня есть.

— Это нельзя!

— Можно.

— Нельзя!

— Можно.

— Вы заплатили шестьдесят рублей! Вам придется платить дважды.

— Не ваше дело, — сказала она, улыбаясь…

…А уже на Тверском бульваре, по пути к «Голубой мантии», Марина увидела небольшую кучку демонстрантов, в основном молодежи, с хорошо выбритыми загривками, но были среди них и две старухи. Они курили, опираясь на большой транспарант «Жиды, выметайтесь из России!», и выглядели гораздо более оживленными и полными жизни, чем квелая молодежь.

Почему это во всех молодежных российских движениях, подумала Марина мельком, полно сумасшедших бабок, и вечно, тряся своими старыми сиськами и мятыми задами, они требуют, добиваются, вопят и рвутся куда-то под знаменами…

…Вдруг два милиционера вынырнули в толпе, заломили руки какому-то парню и поволокли его. Марина дернулась и устремилась следом, приговаривая:

— Друзья мои, что вы делаете, зачем вы ломаете руки этому молодому человеку?

Милиционер сказал:

— Женщина, отойдите!

— Давайте же уважать свободу и неприкосновенность друг друга, — волнуясь, бормотала она. — Отпустите шею этого прекрасного юноши, друзья мои!

— Женщина, я кому сказал — отойдите! — прошипел тот.

Но Марина продолжала идти следом, уговаривая быть любящими, дружественными, просто физически не в состоянии отстать, остановиться…

— Если вы сейчас не уйдете, — сказал милиционер, — пеняйте на себя!

Она все шла и шла обреченно до самой их милицейской машины.

Наконец тот взмолился.

— Слушайте, — сказал он, — ну что вы прицепились! Вы знаете, кто он такой? Он сейчас в подъезде девушку изнасиловал!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Шутливое первоапрельское действо в элитном клубе «Голубая мантия», куда пригласили и нас с Мариной, являло собой торжество пошлости, начиная с зазывной статейки в «Комсомольце», где все приглашенные писатели, актеры и дипломаты были откомментированы. Про Марину написали что-то вроде — «лихая путешественница, которую не раз ссаживали с самолетов, поездов и из воздушных шаров за то, что она всюду забывала билеты». Про меня, — что я «вернулась из жаркой ближневосточной страны на Родину, где читатели приняли с распростертыми объятиями блудного своего писателя»… Словом, это был непременный в последние годы ироничный стебок российских средств массовой информации.

Торжество пошлости сияло в позолоченных перилах полукруглой лестницы, ведущей на второй этаж, в двух несчастных, почему-то пятнистых пингвинах; словно — опустившиеся аристократы, — они пропили свои фраки в придорожном кабаке или обменяли их на засаленные зипуны холопов… Торжество пошлости глядело со всех стен, из всех зеркал, сияло во всех хрустальных подвесках казино, а то, что это казино, посетитель видел с порога: прямо в фойе стояли игральные автоматы.

Но сам шахматный турнир разыгрывался в верхнем зале, который был поделен столами на две половины: на одной происходило само действо, на второй довольно тесно были составлены игральные столы. За участие в турнире гостям выдавали бонус: жетон на 25 долларов, так что я поняла, почему эта акция оказалась для многих привлекательной. Разнообразные мои знакомые уже крутились вокруг игральных столов. Среди них перед объективами двух телевизионных камер прохаживался шахматный обозреватель газеты и нес в микрофон примерно то, что написал в газете, — то есть чудовищную пошлость.

Наконец все были приглашены сыграть партию. Я вытянула номер шахматной доски — моим партнером оказался известный поэт, к тому же отличный шахматист… Ему я покорно и жизнерадостно сдалась в первые же десять минут, еще и потому, что хотелось поближе взглянуть на аттракцион, ради которого сюда созвали публику: на шимпанзе, играющего шахматную партию. Его привела хозяйка — смуглая, явно цирковая женщина с железными руками и негромким резким голосом.