Синдикат - читать онлайн книгу. Автор: Дина Рубина cтр.№ 62

Одетый в ослепительную рубашку с бабочкой и строгий, изящно сидящий на нем костюмчик, шимпанзе производил впечатление трогательное до слез. Самым ужасным было то, что вместе с бабочкой на шее у него был надет ошейник с длинной цепью, за которую хозяйка постоянно дергала и куда-то его тянула. Он сидел над шахматной доской, позируя фотографу, который бегал вокруг и щелкал фотоаппаратом. Сидел, опустив лоб на сгиб необычайно длинной волосатой кисти руки, настолько человеческой, что назвать ее лапой было просто невозможно. Когда съемка кончилась, хозяйка дернула за цепь, шимпанзе послушно и безучастно слез со стула, на котором сидел, болтая недостающими до пола ногами в маленьких, потешных, но очень настоящих ботиночках, и вперевалку пошел к выходу. Он шел прямо на меня, и мы засмотрелись друг на друга. Я — потому, что сразу полюбила его всем сердцем, он — потому, что на мне была серебристая блузка. Вдруг он остановился, распахнул длинные, как крылья, объятия и засеменил ко мне вперевалочку. Мне тоже вдруг страшно захотелось его обнять, а я не всякого человека тянусь обнять даже и по убедительному поводу, — я тоже раскинула руки и подалась ему навстречу… Но его хозяйка тихо и резко прикрикнула:

— Руки в карманы!! — дернула за цепь, он покорно упаковал кисти рук в большие оттопыренные карманы и повернул в сторону выхода.

Зато меня обняла Марина…

Она выиграла партию у Аркаши Вязнина. Тот помахал мне приветственно из-за стола, вновь выстраивая на доске фигуры.

— Ты выиграла?! — спросила я подозрительно. — Не может быть! Аркаша мастер спорта по шахматам. А ты разве играешь?

— Вообще-то нет. Вернее, знаю, как ходит королева — буквой «г». Правильно? Королева — это что? Это с зубчиками по верху?

Аркаша улыбался мне поверх столов, выстраивая фигуры, чтобы сразиться с художником Петрушевичем.

— Да, с зубчиками, — пробормотала я рассеяно, потому что за входными стеклянными дверьми увидела вдруг нашего бухгалтера Джеки Чаплина. Он заглянул за бархатные занавеси в зал, узнал меня, улыбнулся приветственно и удивленно. Кажется, он удивился тому, что увидел меня здесь, гораздо больше, чем я — при виде его.

— Привет, что здесь происходит? — спросил он, подходя. — Ничего не могу понять…

— Да так, — сказала я, — дурацкая пиар-акция одной газеты… А сейчас мне нужно проиграть 25 долларов, и я не знаю — как. Ты знаешь, как играть?

Он резко оживился. Поволок меня к столам, стал объяснять разницу между блэк-джеком и «пай гау покером»… Наконец, придя в отчаяние от моей тупости и всегдашней апатии в любых играх, просто сыграл за меня, и выиграл двадцать долларов.

— Отлично, — сказала я, — пойдем, пропьем…

— Как?! — воскликнул он. — Ты не станешь играть дальше?!

— Да на черта же мне?

— Ты что… ты что, выиграв, вот так просто уйдешь?!

Джеки невозможно было узнать. Черты лица его заострились, как-то сконцентрировались в одно, упорное выражение немедленного достижения близкой мелкой цели. Такое выражение в детстве появлялось на лице моего сына, когда он ставил задачу выколотить из меня мороженое любой ценой.

Голубые, всегда улыбчивые глаза парня налились красным, по лбу бежали две блестящие дорожки.

— А ты здесь — что, сидишь все свободное время? — тихо спросила я.

— Я? Нет-нет, что ты… — он смутился, выдал короткий смешок… как-то неловко потер ладони… — Просто… Просто сегодня меня Эсфирь обыграла подчистую, ну, я и подумал…

— Фира Ватник? — удивилась я. — Она здесь бывает?

— О, — он усмехнулся, — вот эта женщина как раз и есть настоящий профи…

Я смотрела в жалкое и напряженно улыбающееся лицо Джеки, пытаясь связать, вернее, развязать множество нитей, опутывающих здешнее мое существование.

— Да на каком же языке вы с ней общаетесь? — спросила я. — На английском?

— Ну, язык… — пробормотал он… — Это не главное… А числительные… — да, числительные на английском… Слушай, — он оживился, смущенно-ласково уставился на меня. — Не могла бы ты одолжить мне эти выигранные деньги? А я, если повезет, верну тебе завтра вдвое?

— Джеки… — сказала я мягко. — Мне не жалко, бери, вот… Но, послушай… я советую все же тебе уйти.

Почему-то он напоминал мне одного из пингвинов там, за стеклом, в фойе второго этажа, одного из этих бывших аристократов, проигравшихся в пух и прах, облаченных в грязные сальные зипуны…

— Конечно, конечно! — воскликнул он, вытягивая деньги из моей руки. — Я тебе верну, верну, вот, завтра, наверное, или послезавтра… — но отбежав на несколько шагов, вернулся и, вглядываясь в мое лицо, сказал, улыбаясь и часто сглатывая:

— Но ты же… понимаешь, что это случайность, что я сегодня здесь? Ты не станешь докладывать Клавдию?.. Я ведь на самом деле никогда этим не увлекался…

Не-ет, это все не для меня, не-е-т… И ответственность, которую я несу… Огромные средства организации…

Я отвернулась, мне стало неприятно, тошно, словно нечаянно я подглядела его в интимнейшую и тяжелую минуту жизни…

Из противоположного конца зала ко мне устремилась Марина, как всегда — улыбаясь всем вокруг нежно и изумленно и никого не узнавая… И мы с ней стали пробираться к выходу…

Через пять минут мы ехали в метро по направлению к Коломенскому. И вскоре, сросшись боками в толпе, возносились на эскалаторе. В брюхе ее рюкзачка постукивали друг о друга ролики…

…Уже зацвела вишня — зыбким белым цветом; махровыми хлопьями цветов была облеплена груша, только-только пошла сирень выгладывать темно-фиолетовыми, полузакрытыми гроздьями. Мы шли вдоль каких-то чудом сохранившихся плетней бывших деревенских садов, мимо ровных посадок деревьев старого монастырского сада.

Был солнечный ветреный день. Мы спустились по деревянному мостику вниз, к оврагу. На перилах его, среди вырезанных имен и дат, среди банальных «здесь были», попалось вдруг умоляющее: «Наташка, люби!..» и вдруг: «Хороший был сегодня день…».

И мы с Мариной заговорили об этой неискоренимой жажде человека остановить мир, запечатлеть минуту, миг, об этой тоске и страсти, и счастье и догадке, что ничего никуда не девается, оно остается, — а вот, как, какими путями и способами это оставшееся оприходовать, сохранить, в каких запасниках, какими бегущими ловчими знаками? Мы говорили о том, какое это счастье — уметь остановить мир словами, записанными на бумаге, и какие мы счастливые, что нам отпущено это мастеровое умение, этот знак цеха сторожей времени…

Прошли маленькими искусственными водоемами, поднялись к собору, похожему на космический корабль на старте. Его покрасили в белый цвет. Марина, отрочество и юность прожившая в этих краях, стала рассказывать о своих школьных бешеных годах, о том, как в девятом, десятом классе убегала с собакой сюда поздно ночью: зима, снег и — сквозь арку ворот на черном звездном заднике неба — эта церковь, уносящаяся ввысь…