Экспансия-1 - читать онлайн книгу. Автор: Юлиан Семенов cтр.№ 147

— Про Бирнса он поймет, а с Айком труднее, они ж аккуратисты, все буквочки произносят, — «Ейзенхоувар», по-нашему не сразу разберут… Пошли, племянник…

По деревянной лестнице они поднялись на третий этаж, позвонили в тяжелую дверь: больше всего Роумэн боялся, что гада не будет на месте, а он обязан завтра же вернуться в Мадрид, он не имеет права не вернуться туда, потому что тогда повалится дело, которое он задумал; я разыщу этого мерзавца, сказал он себе, никуда он не уйдет, только нельзя паниковать, и тогда все будет так, как должно быть.

— Кто там? — услыхал он веселый девичий голос.

— Из американского представительства, — сказал Снайдерс.

Звякнула цепочка, дверь отворилась, Роумэн увидел молоденькую девушку и даже зажмурился от того, что лицо ее было таким же веснушчатым, как у Кристы.

— Где мистер Морсен? — спросил Снайдерс.

— Папа! — крикнула девушка. — К тебе! Проходите, пожалуйста.

Снайдерс вопросительно посмотрел на Роумэна — стоит ли проходить? Может, сразу же сажать в джип и везти в казарму; Пол, однако, сразу же пошел по коридору в гостиную, цепко оглядывая стены, увешанные маленькими миниатюрками — виды Скандинавии, Португалии и юга Франции; Марсель и Лион узнал сразу же, часто бывал еще до войны, когда учил там французский, — во время летних каникул.

В большой, весомо обставленной комнате прежде всего в глаза бросался огромный «Бехштейн»; видно было, что это не деталь гарнитура, но тот предмет, который здесь необходим: он был завален нотами, крышка открыта, на подставке стояла большая папка, видимо, разбирали партитуру концерта.

Морсен легко поднялся навстречу Роумэну, сдержанно поклонился и спросил — на чистейшем английском:

— Чем могу служить?

— Это мы решим позже — можете ли вообще служить, — сухо ответил Снайдерс, — а пока собирайтесь.

— Собираться? — несколько удивленно переспросил Морсен. — Я должен понять вас так, что следует взять с собою какие-то веши?

Девушка подошла к нему, побледнев; она полуобняла его, прижалась к отцу, и Роумэн заметил, как у нее затряслись губы.

Лет семнадцать, подумал он, совсем еще маленькая, но как сразу все почувствовала; зло рождает зло, мир ужасен, боже праведный…

— Это зависит от вас, — заметил Роумэн. — На всякий случай возьмите зубную щетку, мыло и джемпер.

— Я буду готов через минуту, — сказал Морсен и пошел в свой кабинет.

Дочь и Роумэн пошли следом за ним.

— Вы можете сидеть, полковник, — сказал Снайдерс, обращаясь к Роумэну. — Я за ним погляжу. А вы пока отдохните…

Это он начал свою игру, понял Роумэн. Он делает из меня большого начальника; пусть, ему виднее, в конце концов он тут работает, ему лучше знать, как надо себя вести.

— Я могу позвонить? — спросил Морсен, вернувшись из кабинета с джемпером в руках. — Мне надо предупредить, что я… Что я…

— Нет, звонить никуда не надо, — отрезал Роумэн. — И вам, — он посмотрел на девушку, — не надо никому звонить. Если разговор пойдет так, как я хочу, папа вернется домой через пару часов. Не в ваших интересах, чтобы кто-то еще узнал о нашем визите.

— Я вернусь, маленькая, — сказал Морсен и невыразимо нежным движением погладил девушку по щеке. — Пожалуйста, не волнуйся.

— Папочка, — сказала девушка, и голос ее задрожал, — пожалуйста, папочка, сделай так, чтобы поскорее вернуться… Мне так страшно одной…

— Да, маленькая, я сделаю все, что в моих силах…

Когда спускались по лестнице, Роумэн спросил:

— Где ваша жена?

— Она погибла при бомбежке, — ответил Морсен. — Незадолго перед концом всего этого ужаса.

— Вы живете вдвоем с дочерью?

— Да. Мой сын также погиб, — ответил тот. — На Восточном фронте.

В джипе Роумэн сел рядом с Морсеном, предложил ему сигарету, выслушал любезный отказ (лицо было совершенно недвижимым, словно театральная маска) и спросил:

— Ваша настоящая фамилия…

— Если вы из американских служб, она должна быть известна…

— Она мне известна, Густав, — ответил Роумэн. — Но есть большая разница между тем, что я читаю в документах — и наших, и Верена, — и тем, что я слышу из уст, так сказать, первоисточника… Итак, ваше имя?

— Густав Гаузнер.

Роумэн достал из кармана блокнотик — точная копия того, что была у Бласа (подарил ему во время последней встречи в Мадриде; Бласа спасало то, что мать была американка, жила в Майами, поддерживала сына финансово), — и глянул в свои записи, касавшиеся совершенно другого дела, но сделал это так, что Гаузнер не мог видеть того, что у него написано, а Снайдерс был обязан увидеть эту записную книжечку и соответственно сделать вывод, что у Пола разработан план, иначе зачем же туда заглядывать?

— Ваше звание? — спросил Роумэн.

— Майор.

— В каком году вступили в абвер?

— В абвер не вступали, это не партия, — сухо ответил Гаузнер. — Я был приглашен туда адмиралом Канарисом в тридцать пятом.

— Вас использовали только на скандинавском направлении?

— В основном — да.

— Ваша штатская профессия?

— Преподаватель Берлинского университета.

— Специальность?

— Филолог.

— Это я знаю. Меня интересует конкретика. У кого учились? Где проходили практику?

— Моя специальность норвежский и шведский языки. Заканчивал семинар профессора Баренбойма. Работал переводчиком в торговой миссии Германии в Осло. Затем был корреспондентом «Франкфуртер цайтунг» в Стокгольме.

— До Гитлера?

— Да.

— Кому подчинялись в абвере?

— Майору Гаазе. Затем полковнику Пикенброку.

— Меня интересуют живые, а не покойники.

— Гаазе жив.

— Разве он жив? — Роумэн обратился к Снайдерсу. — У вас есть на него материалы?

— Сейчас проверим, — ответил тот. — Рихард Гаазе? Или Вернер?

— Не надо считать меня ребенком, — ответил Гаузнер. — Я в ваших руках, поэтому спрашивайте, а не играйте во всезнание. Гаазе зовут Ганс, он живет в Гамбурге, работает в прессе.

— Это крыша? — спросил Роумэн. — Его откомандировал туда ваш Верен?

— На такого рода вопросы я стану отвечать только в присутствии генерала. Я готов рассказывать о себе, но о работе — вы должны меня понять — я вправе говорить только с санкции генерала.

— Вы будете отвечать на те вопросы, которые я вам ставлю, — отрезал Роумэн. — И не вам диктовать, что я могу спрашивать, а что нет.

— Вы меня неверно поняли, полковник, — ответил Гаузнер. — Я отнюдь не диктую вам. Я говорю о себе. Не о вас, а о себе. Вы можете спрашивать о чем угодно, но я буду отвечать лишь на то, что не входит в противоречие с моим пониманием офицерской чести.