У Сережи мелькнула мысль, что надо немедленно вмазать Тугаеву, и лучше не в челюсть, а в пах – ведь тот беспечно и уверенно стоит на широко расставленных ногах. Но как же – прямо в пах? Это ведь так больно. Однажды хулиган пятиклассник ударил в пах десятиклассника Шрагина, и тот хорошо запомнил все эти неприятные ощущения… В голове привычно хороводили мысли, отражаясь одна от другой. И никакого доступа к психопрограммному интерфейсу, полный паралич.
– Ты куда, двойник?– весело поинтересовался Руслан.
– В туалет, – бесхитростно отозвался Сережа.
– Я тебя сейчас облегчу.
И врезал.
Работник умственного труда легко перелетел через кресло, неловко попытался смягчить падение плечом, но все равно въехал в ламинатный пол левой стороной затылка, после чего его сознание оказалось в темном, абсолютно непроницаемом мешке.
3
Шрагин словно выплывал из склизкого тошнотворного омута. Неужели это нокаут так подействовал?
– Дурной ты, Серега.
Вот позорище-то, выключили как щенка, без сопротивления. И не какой-то звероподобный Тайсон выключил, а человек его роста и комплекции. Но словно кирпичом врезал. И почему это русские люди не дерутся как ковбои, у русских людей один дает себя бить, а другой с удовольствием это делает.
<код>
мойСлабыйХарактер = ИнтеллигентныеРодители. воспитывать(я);
ушибЛица = Противник. использовать(мойСлабыйХарактер);
</код>
И откуда эти типы знают его имя? Ведь все документы остались в камере хранения на дюссельдорфском вокзале. Или все знали с самого начала?
– Дурак ты, Серый, – повторил далекий голос, словно бы стиснутый его собственной тошнотой. Или же этот голос вызывал тошноту?– Зачем полез сюда, Шрагин? Думал с кондачка и тебе отломится? Ты ж, блин, не герцог. Если уж вырвался за кордон, так тикай куда глаза глядят, хоть в Парагвай.
Шрагин не мог пошевелить ни одной мышцей, ни одним членом, непонятно даже, как еще дышал. Чужой голос проходил к нему как сквозь вату. Взгляд постепенно фокусировался, но в итоге не захватил ничего, кроме потолка. Веки не закрывались и не открывались, какие-то трубочки увлажняли глаза, которые затем подсушивались потоком воздуха…
Почему не получается ни одно движение, неужели Руслан сломал ему позвоночник?
– Да нет, цел ты пока, даже не обосрался, хотя в таких случаях положено заранее клизму делать. Я тебе только анестезию дал, а один, с позволения сказать, мужчина ввел тебе нарколептик. Теперь Энгельманн с Динстом решают, как с тобой дальше дружить. Я предложил распилить тебя циркулярной пилой на тысячу ломтиков, но они не согласились, гуманисты хреновы, сказали, что пила может засориться. Может, они сперва тебя в жопу хотят, уж больно ты для них привлекательный, неподвижный такой, как Ленин, они ведь самые настоящие некрофилы-педофилы, да еще в глубине души троцкисты, как все западные интеллектуалы… Извини, меня мобила зовет. Наверное, девушка.
Даже не обосрался, обидно. Вообще никаких хлопот для этих сволочей. Раз – и превратился в полено, можно стругать и тесать…
Тугаев вернулся пару минут спустя и обратил на себя внимание пинком ноги.
Боль от удара показалась какой-то приглушенной, отдаленной. Впрочем, через несколько секунд она достигла своего максимума. Сережа подумал, что Руслан, скорее всего, разговаривал с Викой…
– И все-таки ты не дурак, Сережа. Ты – псих, типичный случай параноидальной шизофрении, комплекс жертвенности, жизнь, значит, за царя. Никто не ожидал, что ты так быстро окажешься здесь. Да, у меня есть право поставить тебе этот диагноз, потому что я отучился два года на медицинском факультете Петербургского университета. Теперь мне тебя и не жалко вовсе. Может, тебя уже не жалеть, а уважать пора. Ведь все выдающиеся личности были по диагнозу параноидальные шизофреники. А вот, кстати, и наши педики-медики идут. Щас вынесут свой приговор.
Знаешь, Серый, в воздухе так и витает тема донорства. Модная тема, ети ее налево. У тебя, кстати, нет лишнего глаза? А то что-то мой куда-то запропастился. А вон у Антуана, похоже, с яйцами неполадки… Папа у него штандартенфюрер СС был, так, по крайней мере, Шерман думал, но сынок больше думает не об арийской расе, а о собственной жопе…
Руслана какое-то время не было слышно. Спустя безразмерный кусок времени его голос, куда более острый, чем раньше, стал снова проникать в мозг Шрагина.
– Все, Шрагин, не волнуйся, жизнь прожита не зря. Потому что принесешь ты пользу людям. Только людям надо еще подготовиться… А ты, кстати, экскурсии любишь? Наверное, любишь, как любой порядочный интель. Ну, я тебя пока покатаю по музею. Много интересного узнаешь. Я ведь тут уже изрядно пошастал с любезного разрешения хозяина. Да и сама коллекция не без моего участия собрана… Дай-ка я тебе голову поверну направо, потому правый у тебя пока что лучше видит, чем левый. Вот так удобно? Хорошо видно? Увлажнители для глаз клейкой лентой прилеплены, так же как и вентиляционная трубка для твоей дыхалки, так что все в порядке, не отвалятся.
Шрагин заметил сейчас, что ему в рот уходит прозрачный стебелек, и услышал легкое, но беспрерывное шипение. Насос работает. А затем все поплыло вокруг, и он понял, что экскурсия началась. Поскольку за нее ему, похоже, предстояло дорого заплатить, оставалось только одно – участвовать.
Потек, нигде не застревая, словесный поток из Руслана, дружелюбный, лекторский, не вызывающий возмущения.
– Тут все для человека, Серега. Мне даже не надо каталку толкать, сама мягонько так катится, я ею с пульта управляю. Но если даже перестану управлять, то она, скорее всего, никуда не трахнется, потому что у нее собственные сенсоры и собственная управляющая программа имеется. Ну, ты понял, ты ж у нас тоже программы мастеришь. А вот голос робота-экскурсовода я отключу, во-первых, он только на немецком талдычит, а во-вторых, многое не договаривает, железяка хренова…
Эти мертвецы, дружище, получили жизнь вечную в результате кропотливой работы многих пластинаторов почти на протяжении столетия. Некоторые способы сухого сохранения тканей были найдены эсэсовскими врачами в концлагерях, в результате многочисленных экспериментов. Выдающуюся роль в создании органических консервантов сыграл немецкий ученый фон Хагенс. Но вот знамя подхватили, как Ахилл и Патрокл, как Маркс и Энгельс, Энгельманн-младший и герр Динст. Не только подхватили, но и унесли далеко вперед, в чем можно сейчас убедиться. Именно потому, что они разработали самый замечательный на свете маринад – точнее, поликонсервант на основе метапропиленгликоля, – столько тут нетленных мощей стоит, для любой религии, на любой вкус. Наши гении даже прозрачности тканей добились с помощью какой-то разновидности глицерина.
Сказать тебе честно, Серега, я, как увидел пластинаты в первый раз, так вегатарианцем стал. Не навсегда, конечно. Но даже и сегодня, как пережру, то на местные консервы без конвульсий смотреть не могу. Что жизнь человеческая? Как было спето не раз, только миг между прошлым и будущим. Помнишь, один урод по кличке Сфинкс спросил у Эдипа: кто утром ходит в штаны, днем в подъезде, а вечером опять в штаны? Правильно, человек. И годы жизни человеческой – цитирую псалом девяностый – семьдесят, от силы восемьдесят лет, да и то при правильном питании и поведении. Это всего лишь день один в космическом масштабе, и проводишь его порой, так сказать, в загаженном сортире. Короче, отгадав загадку, Эдип впал в эдипов комплекс и завершил свой день досрочно к обеденному перерыву. Он еще не знал, что после пластинации у Энгельманна можно простоять или просидеть в неизменном виде почти миллион лет, по сравнению, например, с пятьюдесятью тысячью годами у Хагенса. Так можно и второго пришествия дождаться в прекрасной кондиции, как бы с ним ни медлили высшие инстанции.