Война и мир Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тюрин cтр.№ 84

Как пишет Штаден: «Князь Володимир Андреевич открыл великому князю заговор и все, что замышляли и готовили земские (бояре). Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел итти в Литву или под Ригу, а что он ездил „прохладиться“ и осмотреть прародительскую вотчину. На ямских вернулся он обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни…»

В любом государстве, и не только в XVI веке, раскрытие серьезного заговора, в который были вовлечены внешние силы, стало бы причиной скорой расправы над заговорщиками.

Штаден описывает разгром заговора так: «Затем великий князь отправился из Александровой слободы вместе со всеми опричниками. Все города, большие дороги и монастыри от Слободы до Лифляндии были заняты опричными заставами, как будто бы из-за чумы; так что один город или монастырь ничего не знал о другом».

«…Челяднин был вызван в Москву; (здесь) в Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу…»

В этом описании мы видим быструю и умную ликвидацию угрозы. Вотчины Ивана Петровича — это не загородные дачки, а феодальные владения, находившиеся в Бежецком Верхе и других регионах страны, с многочисленными военными слугами и боевыми холопами. Согласно синодикам, проанализированным Скрынниковым, во время опричного рейда погибло 293 военных слуг и 50–60 дворян Челяднина-Федорова, крестьяне же не пострадали.

Душещипательная история, рассказанная Шлихтингом, гласила, что Челяднин-Федоров был казнен годом позже — собственноручно заколот царем.

Напомним, что Иван Петрович Челяднин-Федоров был не только одним из богатейших бояр, но и давним сторонником клана Шуйских. Именно его летописцы прямо называли организатором московских бунтов огненного лета 1547, в ходе которых были истреблены приверженцы Глинских и создана непосредственная угроза жизни царя. В 1562, на должности юрьевского воеводы, он саботировал указания царя. Ко времени заговора 1567 г. Челяднин-Федоров был воеводой в ключевом городе на присоединенной белорусской территории, в Полоцке.

Штаден пишет: «Митрополит Филипп не мог долее молчать в виду этого… И благодаря этим речам добрый митрополит попал в опалу и до самой смерти должен был сидеть в железных, очень тяжелых цепях…»

Такой уж ли «добрый» был метрополит Филипп, если Штаден говорит о его прямой связи с заговорщиками? Новгородский род Колычевых, кстати, поддерживал и мятеж Андрея Старицкого в 1537.

Рассказ Штадена опровергает байки Таубе и Крузе о том, что опричники, по приказу царя, задушили Филиппа Колычева. На самом деле Филипп был сведен с кафедры метрополита только в 1568 г. и находился в тверском Орочском монастыре. Участвовал ли Колычев в заговоре Челяднина-Старицкого сегодня, конечно, уже не определить. В любом случае, казнен он не был и в синодиках не упоминается.

Царь раскрыл заговор, но ему пришлось пожертвовать важнейшим военным походом. Усилия, потраченные на подготовку наступления на Литву, оказались напрасными. Также, как во время оршанского похода 1564 г., боярство нанесло удар в спину армии и государству.

Хотя московский заговор не увенчался успехом, король мог быть доволен. Русские не придут в Вильно. Из пограничной крепости Радошковиц Сигизмунд II вернулся в свой столичный дворец.

Для Владимира Старицкого участие во втором, после 1553, заговоре против царя будет означать смерть. Но не слишком ли долго князь Владимир испытывал терпение своего кузена? Как писал Грозный во втором послании Курбскому: «А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Какие у него достоинства, какие наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним? Что же ваши дяди и господины уморили отца его в тюрьме, а его с матерью в тюрьме держали? А я его и его мать освободил и держал их в чести и благоденствии; а он уже от всего этого отвык».

Вот уже 400 лет, начиная с Курбского и кончая Лунгиным, нам врут о событиях 1567. Умело, расчетливо и основательно.

Но факты, которые не удалось полностью скрыть и замазать, показывают, что суровые решения Ивана IV определялись государственной логикой, а не маньяческим желанием кого-то убить и покалечить. А то, насколько сурово царь реагировал на государственную измену, зависело от нравов эпохи. Иван Грозный боролся с заговорами, как любой волевой сильный монарх XVI века — разгромом и казнью заговорщиков.

Ожесточенная борьба боярства против Ивана Грозного делала шансы русского государства на победу в Ливонской войне всё более призрачными. Как писал историк 18 века Василий Татищев, «он Казань и Астрахань себе покорил… и есть ли бы ему некоторых беспутных вельмож бунты и измены не восприпятствовали, то бы, конечно, не трудно было завоеванную Ливонию и часть немалую Литвы удержать».

С масштабным московским заговором Челяднина и Старицкого были связано богатое высшее духовенство и торговая знать Новгорода и Пскова, чьи материальные интересы страдали из-за военных действий, идущих уже 9 лет в непосредственно близости от их городов.

Запись Переписной книги Посольского приказа указывает на следующий документ: «Статейный список из сыскного из изменного дела 78 (1570) году на Новгородского Епископа на Пимена и на новгородских Дьяков и на Подьячих и на гостей и на Владычных Приказных и на Детей Боярских и на Подьячих». Кратко приводится и суть дела — указанные новгородцы вместе с боярами Басмановыми, с казначеем Фуниковым, печатником Висковатым, князем Афанасием Вяземским договаривались «о сдаче Вел. Новгорода и Пскова». «Архиепископ Пимен хотел с ними Новгород и Псков отдати Литов. королю…» [46]

Само «сыскное изменное дело» 1570 года таинственным образом исчезло на рубеже 18 и 19 веков. Тоже произошло и с другими сыскными делами времен опричнины — так и чувствуется умелая рука сентиментального гуманитария, поработавшего с рукописями.

Маститые историки, не менее таинственным образом, теряли всякие аналитические способности, когда речь заходила о событиях того времени.

Сергей Соловьев скептически пишет: «Летом 1569 года явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них уже написана и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом богоматери. Иоанн отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к государю; подписи — архиепископа Пимена и других лучших граждан — оказались верными; говорят, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и других граждан».

На мой взгляд, мнение уважаемого историка о том, что какой-то бродяга умело подделывал подписи архиепископа и «лучших граждан», выглядит сомнительным.