Павел поперхнулся. Изумленно посмотрел на Марину; взгляд его на мгновение остекленел:
— Откуда знаешь?
— Что знаю?
— Обстоятельства моего развода.
— Ничего я не знаю! — возмутилась она. — Ты же сам просил…
— Ладно, дальше.
— У таких людей всегда порядок — и дома, и на работе. В крайних проявлениях у них все лежит на одном и том же месте и в одном и том же положении. Поэтому они всегда замечают, когда кто-то сидел за их столом. Если в комнате несколько сотрудников, то на работе могут быть конфликты…
Павел снял рычаг со скорости и затормозил до полной остановки. Повернулся к Марине — с каменным лицом. Прокаркал, буравя ее взглядом:
— «Прокачивала» меня? Кто тебе натрепал?
Марина не сразу вникла в смысл сказанного.
Потом захохотала.
Она зашлась смехом, как дурочка, впервые попавшая в цирк; она повизгивала и всхлипывала, она ударилась в стекло лбом и оттого засмеялась еще сильнее; она не могла остановиться. Павел смотрел на нее, теряя уверенность. Нерешительно заулыбался. Она схватила с торпеды глянцевую «Знаки и судьбы», сунула ему и выдавила: «Вот… можешь меня “прокачать”…»
— Ну ладно тебе, ладно, — он положил книгу обратно.
— Только-только сказала, что Девы недоверчивы… Какое блестящее подтверждение…
— Да просто не ожидал.
— Интересно, любят ли тебя люди? Такого.
Павел лукаво улыбнулся:
— Люди… Или женщины?
Они все еще перегораживали пустую улицу. Марина посмотрела в боковое зеркальце, желая проверить свой внешний вид, — после такой-то истерики… И вдруг выяснилось, что улица не пуста.
— Э-э-э… Послушай, там… — она открыла дверь и высунулась.
На перекрестке сзади — метрах в пятидесяти, — стоял мальчик лет десяти-двенадцати с велосипедом и в танкистском шлеме на голове.
— Подожди минуту! — крикнула ему Марина и принялась вылезать из машины.
Увидев, что его заметили, мальчик в темпе развернул велосипед, вскочил в седло и погнал, изо всех сил давя на педали.
— Закрой дверь, — мгновенно среагировал Павел.
— Чего ты хочешь?
— Поехали за ним.
Он мастерски развернулся на узкой дороге.
Мальчишка, энергично вихляя задом, нырнул в первый же поворот, пытаясь уйти от преследования. Джип не отставал. Беглец снова свернул, и снова, и каждый раз ему удавалось уйти, потому что Павлу приходилось притормаживать.
— Что ты от него хочешь? — спросила Марина.
— Поймаем, разберёмся.
— Это же ребёнок!
— Вот именно, пусть выведет нас к взрослым.
— Он совсем маленький… Что ты делаешь? Собьешь ведь…
Она все-таки свернула боковое зеркальце к себе и быстрыми движениями поправляла прическу.
— А что, хороший способ, — азартно сказал Павел.
Он высунулся в окно и крикнул, перекрикивая шум мотора:
— Стой! А то собью! Кому сказано, стой!
Мальчишка ещё больше ускорился, паршивец.
— Не бойся! — кричал Павел. — Я пошутил, я только спросить! Мы ищем Банановую улицу! Это в садоводстве «Котовец»! «Ко-то-вец»!
Велосипедист резко свернул в боковую улочку, — Павел, автоматически заложил вираж, — и вдруг открылась вода, много воды, целое озерцо, подернутое ряской, а также полянка, а еще узкий пешеходный мостик, проложенный через ручей… Павел круто вывернул руль, чтобы не попасть на мостик, — и джип со всего ходу влетел в озерцо.
Банановая улица, успела осознать Марина, прежде чем ее швырнуло в лобовое стекло…
Среда, день. ВСАДНИКИ — 2
…Орликом его прозвали еще в детской колонии. В «воспитательной колонии», если пользоваться языком лицемеров от государства. Чему там воспитывают? Единственному незамысловатому правилу: если грабишь и воруешь — не попадайся… Этот тихий спокойный мальчик всегда стоял сзади всех, когда воспитуемые чинили какие-нибудь безобразия. Хотя, чаще всего, он и был их организатором. Если возбужденные им волчата (стая!) шла кого-то рвать — он и тут был в стороне, не ввязываясь в процесс. Наблюдал как бы сверху — потому и Орлик.
Жил он с матерью. Отец спьяну попал под машину. А матери было не до сына, она жила своей жизнью — в постоянных пьянках и с сожителями, сменяющими друг друга едва ли не каждый день… Любви Орлик не знал с детства. Может, потому и сам никого никогда не любил. В том числе, если копнуть, и себя.
Начал с того, что в школе отбирал деньги у младших. Пить не любил (получил дома хорошую прививку). Но выпивал по мере необходимости, не пьянея, — ведь если не пьешь, значит «ботаник». И полностью отвергал наркотики. Не нравилось ему, когда он переставал контролировать себя, теряя хладнокровие…
В колонию он впервые попал за то, что ограбил соседку. История тривиальна: женщина собрала деньги для дочери, которая жила в другом городе и родила там ребенка. Соседка продала, что можно, и одолжилась, у кого можно… а мальчик стукнул ее по голове кирпичом и забрал всю сумму. Женщина осталась жива; его же посадили на 2 года. В результате он сделал вывод, что оставлять жертву в живых нельзя. НАДО ДОБИВАТЬ.
Когда вышел — так и сделал. Застрелил материного кавалера, участкового инспектора, из его же оружия, — пока тот пьяно спал. Убежал из дому, только забрал зачем-то милицейскую форму… Его быстро поймали. Опять он сидел — теперь уже шесть лет. И опять предпочитал делать на зоне грязную работу чужими руками. Никогда не вступал в бой, предпочитая действовать другими средствами. Вышел взрослым, спокойным и бесчувственным. Теперь Орлик убивал только тех, кто был заведомо слабее, и только там, где никто не видит.
Осталось у него иррациональное пристрастие к милицейской форме… а еще любил он убивать ударами по голове.
А еще больше — добивать.
…У других членов Стаи биографии были не столь насыщены. Может, потому, что они уступали Орлику в возрасте. Разве что Ворону, лидеру номер два, — тоже было что рассказать…
Любитель острых ощущений, Ворон вышел из благополучной семьи. Однако ребенок рос с «тараканами». Адреналинозависимый — назвали бы его врачи. То бишь организм вырабатывал недостаточно адреналина и норадреналина, и юноша возмещал недостачу, как мог. Родители пытались его лечить, но…
Как и Орлик, он довольно рано сел на шконку
[15]
. В старших классах. Была драка в кафе, кончившаяся убийством… За три года в колонии он полюбил холодное оружие. Особенно то, которое можно было сделать из подручных материалов. Он сам и делал: ножи, заточки, «спицы». А выйдя на волю с упоением принялся пробовать созданные своими руками изделия — сначала на куклах, потом на кошках, собаках, и наконец на людях…