Август 1608 года, Тушино – Верховье
«…Стало мне ведомо, что самозваным государем Васькой
Шуйским, который подыскался под наше царское имя, отпущены из Москвы польские
да литовские пани и паны, в числе коих послы круля Литовского Зигмунда.
Повелеваю литовских людей и литовских послов перенять и в Литву не пропускать;
а где их поймают, тут для них тюрьмы поставить да сажать их в тюрьмы. Мы,
Димитрий Иванович, император Всероссийский, повелитель и самодержец Московской
державы, царь всего Великого княжества Русского, Богодарованный, Богоизбранный,
Богохранимый, Богом помазанный и вознесенный над всеми другими государями,
подобно другому Израилю руководимый и осеняемый силою Божией, христианский
император от солнечного восхода и запада, и многих областей государь и
повелитель»
[35]
Еще когда Мнишки и их свита были царским приказом отозваны
из Ярославля в Москву и стало ясно, что Шуйский все-таки вернет их на родину,
Димитрий принял единственное правильное решение для того, чтобы заполучить
Марину. Ее необходимо перехватить в дороге, после отъезда из Москвы! И как
только стало известно, что поляки, среди которых находились воевода
сендомирский с дочерью, отпущены и выехали из Москвы, Димитрий незамедлительно
разослал свои грамоты в города, находившиеся на пути следования высланных
поляков и признававшие его царское достоинство: в Торопец, Луки, Заволочье,
Невель и прочие. Однако он не собирался рассчитывать только на эти грамоты,
опасаясь, что Долгорукий придумает какой-то иной путь и минует преданные
Димитрию города. Чтобы избежать неприятных случайностей, Димитрий приказал
Рожинскому послать в погоню за Мнишками большой отряд под началом Станислава
Валавского, носившего у воскресшего государя титул канцлера.
С ним поехал и отряд московских людей, возглавляемый князем
Василием Мосальским-Рубцом, только недавно присягнувшим Димитрию и искавшим
случая отличиться.
В пути Мосальский-Рубец держался от поляков наособицу,
кичась своим положением и значимостью. Еще при Годунове, когда сын Грозного
заявил о своих наследственных правах, Василий Михайлович очень быстро сообразил,
как можно воспользоваться неразберихой, воцарившейся в стране. Будучи вторым
воеводой в Путивле, Мосальский, вопреки желанию первого воеводы, сдал город
самозванцу. За это захудалый князек получил боярский сан и стал дворецким и
одним из довереннейших лиц нового царя. Из Тулы Мосальский вместе с князем
Василием Голицыным был послан в Москву: приготовить столицу к принятию «царя
Димитрия» и устранить Годуновых. Из Москвы князь Василий Михайлович в числе
других бояр ездил за матерью царя – инокиней Марфой; затем ему было поручено
встретить в Смоленске и проводить до Москвы Марину Мнишек и отца ее. Являлся
дворецкий Димитрия и на свадьбе его и пирах, ее сопровождавших…
После событий 17 мая Мосальский долгое время никак не мог
опомниться от перемены своего положения. Из любимца государя князь превратился
в изгоя при Шуйском: воцарение Шубника забросило Мосальского в воеводство в
приграничную Корелу. В 1608 году, наскучив безвестностью, князь Василий
Михайлович перебрался в Тушино, где вошел в думу нового Димитрия.
Конечно, такой крепкой дружбы, какая связывала его с сыном
Грозного, у Мосальского со вторым Димитрием не было и быть не могло. Оба
преследовали свои намерения и цели: Мосальский с помощью новоявленного царя
рассчитывал вернуть прежнее положение и почести, ну а Димитрию было весьма
полезно, что его открыто признает видный вельможа и друг его предшественника.
Мосальский ехал и размышлял, что судьба ведет его отчего-то
весьма проторенными дорожками. При расправе с семьей Годунова он захватил Ксению
и держал ее в своем доме до тех пор, пока в столицу не вошел Димитрий и князь
Василий Михайлович не отвез красавицу к нему во дворец. Затем он был направлен
в Смоленск, чтобы встретить там обожаемую невесту государя. Ох, ох, он хорошо
помнил негодующие взгляды надменной панны, которыми она награждала человека,
приведшего на ложе к ее жениху другую… как-то раз до ушей Мосальского долетели
несколько резких и ехидных словечек, которыми панна Марианна втихомолку, но
вполне отчетливо честила его в разговоре со своей гофмейстериной Казановской.
Он даже понятия не имел, что высокородная, чинная особа может изъясняться таким
образом! Слово «сводник» было самым мягким в перечне его недостатков.
И вот опять назначено ему воротить Марину Димитрию… другому,
конечно, но это уже не должно заботить князя Василия Михайловича. Его дело –
исполнить приказ, и исполнить хорошо. Димитрий хочет заполучить Марину – и
заполучит ее. Судьба небось усмехается в кулачок над этой высокомерной особой…
Неужели развенчанная царица и вправду верит, что встретит прежнего Димитрия?
То-то вытянется ее хорошенькое личико, когда увидит его, то-то весело будет
полюбоваться на это «своднику»! А каково будет Марине узнать, что у «супруга» в
Тушине есть полюбовница, которая не отходит от него ни днем ни ночью?!
Правда, сейчас Манюня отбыла куда-то вместе с атаманом
Заруцким, их уже второй месяц не видно, однако же воротится зеленоглазая
красавица когда-нибудь. На радость Марине Юрьевне…
Словом, князь Василий Михайлович, сохраняя вполне
независимый, неприступный и важный вид, веселился просто-таки от души,
предвкушая ужас и огорчение Марины! Он жизни не пожалел бы, чтобы выполнить
приказ Димитрия как можно скорей, и был бы весьма изумлен, когда б узнал, что
поляки, с виду так же рьяно погонявшие коней и горящие желанием добыть своему
государю утраченную супругу, на самом деле полны нерешительности.
Всю ночь накануне поездки шляхтичи провели в спорах.
Перенять Марину в пути и привести в лагерь было, с одной стороны, очень полезно
для дел Димитрия, с другой же стороны – весьма опасно. К этому времени все
поляки расстались с прежними заблуждениями и твердо знали: первый Димитрий, сын
Грозного, умер, погиб безвозвратно. Его именем назвался другой человек, весьма
далекий от царского достоинства и не имеющий никаких законных прав на русский
престол. Впрочем, законность мало волновала панов шляхтичей. Сейчас они больше
заботились о своей выгоде, только из этих соображений и исходили. Однако
кое-какие понятия о рыцарской чести еще брезжили в их алчных душах, особенно
когда речь шла о соотечественнице, и не о простой соотечественнице, а о
благородной даме, и не просто о благородной даме, но о коронованной русской
государыне, царской вдове… Конечно, признай Марина в самозванце мужа, согласись
исполнять при нем роль жены, это было бы весьма полезно: сила нового Димитрия и
его сподвижников возросла бы многократно. Ну а как не признает? Как не
согласится? Что ж, принуждать ее? Не силком же тащить в ставку Димитрия?