Прага - читать онлайн книгу. Автор: Артур Филлипс cтр.№ 45

Когда Венгрия — вдохновленная не в последнюю очередь людьми вроде Араня и Киша, — в 1848 году восстала против своего австрийского императора, Карой Хорват вовсе лишился заказов от изгнанной имперской бюрократии. А еще он лишился сына. Его первенец Виктор погиб в сражении при Капольне — в одной из первых стычек между вопящей новорожденной Венгерской Республикой и ее безотчетно карающим австрийским родителем. Солдаты венгерского происхождения сражались на обеих сторонах. В двадцатичетырехлетнего Виктора Хорвата попало пушечное ядро, которое срезало ему голову и шею по самые плечи.

Но типография была не вовсе потеряна Временное существование независимого венгерского правительства обещало взамен широкие возможности для коммерции — эдикты, законы, еще больше манифестов и бесчисленные доморощенные революционные поэты. Пытаясь захватить этот рынок и откорректировать свою двусмысленную репутацию, Карой Хорват невольно приобрел для своей фирмы прочную и громкую славу. Сам героический Больдижар Киш — в долгу перед Хорватом, авансировавшим ему солидную сумму за «Откровенные воспоминания повесы», — закрепил эту победу для скорбящего издателя. На самом пике обреченного восстания, когда казалось, что венгры наконец завоевали себе независимость от Вены, Киш постоянно (а значит — к общей известности) хвалил издательство Кароя Хорвата, упоминая его как «совесть народа и память нации». В письме, рекомендующем услуги издательства новому венгерскому правительству (впоследствии превращенном в эссе и изданном в «Хорват Киадо»), Киш дипломатично умолчал о том, что Хорват без разбора обслуживал политические партии всех мастей, а равно и Габсбургов Вместо этого он воспел неколебимый мадьярский патриотизм. Он напомнил только что взявшим власть издерганным, переутомленным товарищам по цеху о сыне Хорвата, который отдал жизнь за революцию. Долговечнее оказалось его объяснение тайного смысла дерзкого колофона, который всегда ясно призывал к свободе — из пистолетного ствола! — Венгерской Республики, Magyar Köztársaság, МК Спору нет, коммерческая необходимость заставляла Хорвата выполнять заказы разных клиентов, признавал Киш, но посмотрите на его марку, на этот пламенеющий знак преданности революции! Шаткое новое правительство — занятое неоконченной и непредсказуемой войной за независимость, — растерянно утвердило большой контракт с «Хорват Киадо». Хорвату даже написали письмо с благодарностью и одобрением, подписанное малоразборчивым, но, очень возможно, весьма влиятельным именем.

В сборник 1849 года — напечатанный опять за счет издателя, но с уплатой всей возможной выручки непосредственно печатнику, пока не покроется затянувшийся долг поэта, — Киш включил такие хвалебные стихи:

Весть о рождении новой эпохи

Несут нам герои прессов и чернил

И с силою пули летит к нам известье

О том, чего больше нельзя отрицать:

Наша республика, наша республика, наша!

Когда осенью 1849-го Габсбурги с помощью русских восстановили свою власть над неугомонными мадьярами и разразилась кошмарная гроза репрессий и казней, декларации имперского правительства и объявления о розыске украшала знакомая эмблема. Больдижар Киш исчез в Леванте, а на плакате, провозгласившем его врагом короля-императора, стоял значок Хорвата, но, опять же, такой значок стоял и на заветных книжечках стихов Киша, издания которых после его бегства расходились как никогда, и в конце концов полностью (и даже с лихвой) компенсировали авансы Хорвата беглому поэту.

Второй сын Имре Хорвата, Миклош, еще не дорос до революции и сражений, так что в 1860-м он унаследовал типографию, которая должна была достаться его покойному старшему брату. В том же самом году у Миклоша родился сын (единственный его законнорожденный отпрыск), получивший имя прадеда. По этому случаю Миклош сочинил стихи:

Мальчик станет мужчиной

И мальчиком станет мужчина,

Пойте, о музы, Имре, герою мадьяр —

Он нас поведет в мир праведности и света!

Под управлением Миклоша типография многое упустила из-за небрежения; больше, чем дела, Миклоша занимали собственные поэтические старания. Почти все решения он доверял своим помощникам — сделки с заказчиками и писателями, переговоры с укрепившейся австро-венгерской монархией. Помощникам он доверял также устраивать денежные дела фирмы, и некоторые устраивали их к своей личной выгоде, а типография медленно, но неуклонно хирела. Даже самые верные помощники бледнели, видя те неизбежные убытки, к которым вело обязательное издание творений Миклоша, том за томом во все более красочном оформлении и все более оптимистическими тиражами изливавшихся на равнодушный мир.

Время, свободное от неохотного ковыряния в семейном бизнесе, Миклош, отпустив длинные волосы в байронической манере сорокалетней давности, проводил в будапештских кафе и борделях, требуя бумагу, перо и чернила у официанток и проституток. Он бросал жену и ребенка и пропадал на несколько дней, чтобы побродить пешком по полям и лесам и вернуться с листами, каковые были испачканы пеанами природе и собственному неукротимому духу.

В 1879-м, взывая к Больдижару Кишу, Яношу Араню, Шандору Петёфи и остальному пантеону венгерских революционных поэтов предшествующего поколения, Миклош опубликовал свой итоговый сборник — «Где вы, герои стиха?». Каждое стихотворение в книге было написано в стиле кого-то из его поэтических учителей, в каждом пелись хвалы и предсказывалось бессмертное величие Миклошу Хорвату. Шандор Петёфи из безымянной могилы под стенами сибирской тюрьмы, куда Габсбурги отправили его после революции, благовестил:

Пою о храбром Миклоше, чье сердце

Стучит нам громко гимном всех мадьяр

Идет ли он полями, городами —

За ним счастливый детский смех

И женщины, чьи груди, как арбузы.

Автор посвятил книгу своему брату Виктору («Погибшему за Императора») и переплел ее — не внимая смущенным протестам и заикающимся монологам о стоимости, — в телячью кожу с тисненными золотом нимфами и сиренами, тремя ровными полосками черного бархата вдоль корешка и росчерком поэта, отпечатанным на обложке также золотом. Тридцать семь экземпляров было продано. Остальные несколько тысяч погибли спустя десять месяцев, когда мощные дождевые потоки клокотали в подвальном складе.

Сыну Миклоша Имре в 1880 году сравнялось двадцать, и хотя он еще оставался в родительском доме, у него уже имелась жена и двухлетние близнецы Карой и Клара. Отца Имре почти не знал. Мать, Юдит, воспитывала его в стесненных обстоятельствах, и он с ранних лет работал в типографии. У него не было никаких заблуждений насчет того, откуда берутся деньги, и какова без них бывает жизнь, и как у отца обстоят дела с понятиями о бизнесе. В двадцать лет Имре видел, как сорокасемилетний отец, неудавшийся, вздорный поэт и владелец стремительно хиреющей фирмы, умирал от запущенного сифилиса, который буквально стоил ему носа, а через несколько месяцев полностью ослепил.

Болезнь — развивавшаяся с кошмарной неотвратимостью, — заставила Миклоша сильно пить и почти все время сочинять. Болезнь побуждала этого тающего человека к меланхоличным жестам и вызывала мелкую, но сентиментальную признательность к семье, которую он игнорировал все годы бесплодного обхаживания равнодушной и безразличной музы. Всеми гниющими фибрами Миклош чувствовал, что его фантазия и выразительная способность достигли пика — именно оттого, что наступает темнота; и он писал оды своей болезни, смерти и поглощавшей его ночи. Полуслепой, он второпях царапал свои строчки дрожащей блуждающей рукой, которая, теряясь в густеющем тумане, брела по страницам, кружила, оставляя узловатые путаные росчерки, разбросанные по белому пространству листа. Утром его жена и сын нашли эти стихи под дверями своих спален. К тому времени сам поэт уже снова ушел из дому в любимый бордель, где станет платить теперь не за удовольствия, а только за уют, знакомые голоса и расплывчатые лица тех, кто будет ухаживать за ним с недостаточным умением, но с профессиональной ласковостью, по ценам, к которым он привык. Его полуодетый медперсонал принесет ему перо и чернил, бумагу и бутыль.