— Что-то произошло сегодня, да? Интересно знать, что именно?
Норма Джин, которую буквально захлестывало острое ощущение счастья, молча покачала головой и улыбнулась. И напустила на себя такой вид, будто не знает ответа. Да если б она и знала, разве могла бы объяснить ему, когда самой себе толком не могла объяснить?
Она могла избрать верное направление, это было составляющей ее таланта. Она умела читать мои мысли. Конечно, этого могло и не произойти. И показалось мне тогда чистой случайностью. Ну, словно я посадил семена в землю, и из всех проросло только одно.
Их один-единственный поцелуй. Поцелуй Нормы Джин с Клайвом Пирсом. Он никогда не целовал ее «по-настоящему», в губы, как бы ему того ни хотелось. Он трогал ее извивающееся тело, щекотал и (Норма Джин твердо в это верила) целовал ее украдкой, когда она не видела. Но ни разу не поцеловал в губы; и вот теперь она так и таяла в его объятиях, жаждала его и в то же время так по-детски робела. Ибо открыла этому стареюшему мужчине всю свою душу, но не плотно сжавшееся девичье тело. О! О! Я люблю тебя! Не оставляй меня, никогда. И она прощала мистеру Пирсу, который предал ее, завез в сиротский приют и оставил там; однако сейчас мистер Пирс к ней вернулся. В образе адвоката с патрицианским лицом, в образе Алонсо Эммериха, который доводился ей «дядей Леоном», и она немедленно простила его. И даже после этого упоительного бездыханного поцелуя, отнявшего, казалось, все силы, продолжала прижиматься к нему. Глаза Анджелы затуманились, губы были полураскрыты, и Луис Калхерн, актер-ветеран вот уже на протяжении десятилетий, взирал на нее с изумлением.
Эта девушка не играла. Она была собой. Она превратилась в Анджелу, ту Анджелу, которую так вожделел мой герой. Она стала средоточием всех моих желаний.
С этого самого момента у Нормы Джин не было больше проблем с ролью Анджелы.
На репетициях и съемках Норма Джин вела себя тихо и почтительно. Была очень внимательна и проницательна. Теперь, раскрыв загадку своей роли, она стала присматриваться к другим актерам, наблюдать за тем, как они стараются найти ключ к своим. Ибо что есть актерское мастерство, как не последовательное раскрытие целого ряда загадок, причем ключ от одной никак не подходит ни к какой другой? Ибо что есть сам актер, как не последовательное соединение собственных, но самых разных «я», скрепленных обещанием, что во время игры все потери будут восстановлены? Всем казалось удивительным, что молодая белокурая клиентка И. Э. Шинна, «Мэрилин Монро», так внимательно следит за репетициями и съемками других актеров и приходит на студию даже когда сама не занята.
Она прокладывала путь наверх постелью. Сперва переспала с мистером Зет, потом — с мистером Икс. Потом, разумеется, был Шинн. И уж определенно Хастон. И продюсеры фильма. И Уидмарк. И Рой Бейкер. И Сол Сигал, и Хоуард Хоукс. И все остальные, стоит только назвать имя — и тут же выяснится: она и с ним тоже переспала.
Норма Джин верила, что в присутствии одаренных актеров она порами впитает в себя их умение и мудрость. В присутствии великого режиссера сможет научиться снимать фильмы сама. Ибо Хастон, несомненно, являлся гением; именно от Хастона она узнала, что для фильма не имеет значения «правдивость» той или иной сцены, главное — что получится в конечном счете. И не важно, кем ты там являешься или не являешься, важно только то, что ты привносишь в фильм. И тогда этот фильм искупит все твои грехи и переживет тебя. Так, к примеру, Джин Хейген, игравшая в «Асфальтовых джунглях» любовницу Стерлинга Хейдена, всячески демонстрировала, какая она «личность», и это нравилось. Но на экране ее героиня будет казаться чересчур эмоциональной, какой-то нервной, дерганой, недостаточно соблазнительной. И Норма Джин думала: я бы сыграла эту роль медленней, вдумчивей. Ей не хватает загадочности.
В то время как юная блондинка Анджела при всей своей внешней поверхностности так и излучала тайну. Поскольку никогда по-настоящему не знаешь — а вдруг за этой поверхностностью таится неизмеримая глубина? Что, если она просто манипулировала потерявшим голову стариком, призвав на помощь свой невинный вид? Может, просто хотела уничтожить таким образом своего «дядю»? Это бесстрастное выражение лица, лишенное, казалось, каких бы то ни было эмоций, и было тем самым «прудом», в котором все видели свое отражение. В который всем, в том числе и зрителям, хотелось смотреть до бесконечности.
Норма Джин ощущала невероятный подъем и возбуждение. Теперь она настоящая актриса! И больше никогда не усомнится в себе.
Она удивила Джона Хастона просьбой. Нельзя ли переснять несколько сцен, которыми все были вроде бы довольны? И когда он осведомился о причине, Норма Джин ответила:
— Потому что я знаю, что могу сыграть лучше.
Она хоть и нервничала, но была настроена очень решительно. И еще улыбалась. «Мэрилин» все время улыбалась. «Мэрилин» говорила низким, сексуальным хрипловатым голосом. «Мэрилин» почти всегда добивалась своего. И несмотря на то что Луис Калхерн был вполне доволен собственной игрой, он с охотой согласился на пересъемку нескольких эпизодов, сбитый с толку этой самой «Мэрилин». Причем она оказалась права: в отснятых заново эпизодах играла она гораздо лучше.
В последний день съемок Джон Хастон обернулся к ней и кисло заметил:
— Что ж, Анджела. Наша маленькая девочка, похоже, подросла, верно?
И больше никаких сомнений. Я — актриса. Я знаю. Я могу. Я буду!
Однако по мере того как близился день премьеры, Норма Джин чувствовала, что к ней возвращаются прежние тревоги и страхи. Ибо этого совсем недостаточно — испытывать удовлетворение от своей игры и слышать похвалы коллег; ее ждала встреча с огромным миром незнакомых людей, у каждого из которых будет свое мнение. И среди них будут голливудские профессионалы и критики, которые не знают о Норме Джин ровным счетом ничего. И она волнует их не больше, чем какой-нибудь одинокий муравей, ползущий по тротуару, на которого можно случайно наступить, даже не заметив. И прощай, муравей!
Норма Джин призналась Кассу, что, как ей кажется, просто не вынесет этой премьеры. И уж тем более — должной последовать за ней вечеринки. Касс пожал плечами и заметил: ничего, вынесешь, еще как, ты должна и точка. Норма Джин продолжала гнуть свое: а что, если у нее разболится живот? Что, если она упадет в обморок? Касс снова пожал плечами. И было трудно определить, рад ли он за Норму Джин или ревнует. Претит ли ему сам тот факт, что она работала с таким знаменитым режиссером, как Хастон, или он искренне счастлив за нее. (А как, кстати, складывалась карьера самого Касса Чаплина? Норма Джин никогда не задавала ему таких вопросов. Не спрашивала, чем закончилось очередное прослушивание или кинопроба с его участием. Она знала, как чувствителен и раздражителен Касс. Как сам он с горечью признался однажды, его легче оскорбить, чем самого Великого Диктатора. Ему предложили маленькую рольку танцора в мюзикле, который должен был сниматься на той же МГМ, и он согласился. А через несколько дней вдруг передумал, когда узнал, что другому мужчине-танцору, его постоянному сопернику, предложили роль побольше.)