Стивену Гленвиллу
Карла Лемаршан
Эркюль Пуаро с интересом смотрел на молодую женщину,
вошедшую в его кабинет.
Ее письмо не содержало ничего особенного. Это была самая
обычная просьба о встрече, без какого-либо намека на причину. Краткое деловое
письмо. Разве лишь четкость почерка наводила на мысль: его автор, Карла
Лемаршан, еще очень молода.
И теперь она перед ним – высокая, стройная молодая женщина,
немногим старше двадцати лет. Женщина, на которой невольно остановишь взгляд.
Одета со вкусом – красивое, хорошо сшитое платье с дорогим мехом. Изящно
посаженная голова, высокий лоб, тонкий нос, волевой подбородок. Она была полна
жизни, и именно это, а не ее красота, прежде всего обращало на себя внимание.
Перед ее приходом Эркюль Пуаро чувствовал себя стариком, а
теперь он как бы вновь родился.
Поднимаясь навстречу девушке, Пуаро заметил, что ее
темно-серые глаза внимательно изучают его. Она была очень серьезной и
сосредоточенной.
Присев на стул, Карла взяла предложенную сигарету. Некоторое
время молча курила, продолжая изучающе рассматривать его.
Пуаро приветливо сказал:
– Итак, необходимо кое-что выяснить, не так ли?
Она вздрогнула:
– Простите, вы что-то сказали?
У нее был приятный, с легкой хрипотцой голос.
– Вы пытаетесь установить, шарлатан я или человек, в котором
вы нуждаетесь. Разве не так?
Она улыбнулась:
– Да, что-то в этом роде. Видите ли, мсье Пуаро, вы совсем
не такой, каким я вас представляла.
– Старше, чем вы думали?
– И это тоже. – Она колебалась. – Видите, я говорю
откровенно. Мне нужен – очень нужен – самый лучший сыщик.
– Можете быть спокойны, – сказал Пуаро. – Я и есть самый
лучший.
– От скромности вы не умрете, – заметила Карла. – И все же я
склоняюсь к тому, чтобы поверить вам.
Пуаро спокойно сказал:
– Видите ли, в нашем деле важны не только мускулы. Мне
необязательно наклоняться и измерять следы, собирать окурки или исследовать
примятую траву. Мне достаточно удобно устроиться в кресле и думать. Это
находится здесь, – он слегка постучал себя по яйцеобразной голове, – здесь то,
что работает.
– Знаю, – сказала Карла Лемаршан. – Поэтому и пришла к вам.
Понимаете, я хочу, чтобы вы совершили нечто фантастическое!
– Что ж, обещаю вам это! – Эркюль Пуаро бодро посмотрел на
собеседницу.
Карла Лемаршан глубоко вздохнула.
– Мое имя, – сказала она, – не Карла. Меня зовут Кэролайн,
как и мою мать. – Она сделала паузу. – И фамилия Лемаршан, которую я ношу с тех
пор, как себя помню, тоже не моя. Моя настоящая фамилия Крейл.
Он пробормотал:
– Крейл… Как будто припоминаю…
Она сказала:
– Отец был художник, довольно известный художник. Кое-кто
утверждает, что он был великий художник. Я думаю, это так.
Пуаро спросил:
– Эмиас Крейл?
– Да. – И после небольшой паузы: – А моя мать, Кэролайн
Крейл, была осуждена за его убийство!
– Ага! Теперь я припоминаю, хотя и довольно смутно. В то
время я был за границей. Это было так давно…
– Шестнадцать лет назад, – уточнила девушка.
Она побледнела, а глаза стали словно два пылающих угля.
– Вы понимаете… Ее судили и вынесли приговор… Ее не повесили
– нашли смягчающие обстоятельства – и осудили на пожизненное тюремное
заключение. После процесса она прожила всего год. Понимаете? Все как бы завершено,
окончено, похоронено…
Пуаро спокойно сказал:
– Итак?
Девушка, назвавшаяся Карлой Лемаршан, молчала, сцепив
пальцы. Вдруг она заговорила. Спокойно, с паузами, с какой-то удивительной
внутренней энергией:
– Представьте себе мою роль во всем этом деле. Мне было пять
лет, когда… Я была слишком мала, чтобы что-то понять. Конечно, я помню мать и
отца, помню, как меня поспешно вывезли куда-то в деревню. Припоминаю поросят, а
также полную, симпатичную жену фермера и всех других, которые относились ко мне
с любовью. Особенно запомнились какие-то удивительные взгляды – ими встречали и
провожали меня крестьяне. Конечно, я знала – дети всегда это чувствуют, – здесь
что-то не так, но я не ведала, что именно… Затем было захватывающее путешествие
на пароходе – оно длилось много-много дней, и я вместе с дядей Симоном и тетей
Луизой очутилась в Канаде, в Монреале. На мои вопросы о маме и папе они
отвечали, что те скоро приедут. Потом – не помню, как это случилось, – но я вдруг
поняла, что они умерли, хотя никто об этом мне не говорил. Со временем я все
меньше и меньше думала о них, чувствовала себя очень счастливой. Дядя Симон и
тетя Луиза относились ко мне весьма внимательно. Они послали меня в школу, где
я вскоре нашла много друзей. Я совсем забыла, что у меня было когда-то другое
имя, другая фамилия, не Лемаршан. Тетя Луиза сказала, что так мое имя
произносится в Канаде, и это мне показалось совершенно естественным, а со
временем я и вовсе забыла, что у меня когда-то было иное имя…
Вскинув голову, Карла сказала с вызовом:
– Посмотрите на меня! Ведь, встретив меня, вы сказали бы:
вот девушка, которой нечего желать. Хорошо обеспечена, крепкое здоровье,
приятная внешность… Только и наслаждайся жизнью. В двадцать лет я и не думала,
что где-то найдется человек, с которым я хотела бы поменяться судьбой. Но тут
как раз и случилось: я начала задавать вопросы. О матери, об отце. Кем они
были, чем занимались? Наконец – и это было неизбежно – я обо всем узнала. Мне
сказали всю правду. Они были вынуждены это сделать, хотя бы потому, что я
достигла совершеннолетия… А потом пришло это письмо. Письмо, оставленное моей
матерью перед смертью…
Выражение ее лица изменилось, взгляд потух, глаза уже
казались не двумя пылающими угольками, а темными, печальными озерами.
– И вот я узнала правду: мать осуждена за убийство. Это
кошмар.
Она помолчала.
– Должна вам рассказать еще кое-что. Я была обручена. Дядя и
тетя убеждали, что я должна подождать, не выходить замуж до тех пор, пока мне
не исполнится двадцать один год. Когда я узнала правду, поняла, почему они так
говорили.